Курбский, войдя и поклонясь Иоанну, твёрдыми шагами подошёл к нему.
Царь отступил, сказав ему с грозным видом:
— Потомок князей ярославских, сильный мой воевода, как служишь ты ныне царю твоему? Верностью ли Курбского или изменою? Покорностью ли, или адашевским, фарисейским обычаем?
— Государь! — сказал Курбский, — ты знаешь, как я служил тебе — кровь моя лилась за тебя, тело сокрушено ранами в битвах; с крестоносною твоею хоругвиею подвизался я на татар и ливонцев, повсюду полки твои побеждали со мною.
— Знаю дела твои, — сказал Иоанн, — вся твоя храбрость подобна сонному видению. Силён ты с полками моими, сражаясь с нетрезвыми немцами, но как исполняешь ты волю мою? Не ты ли отпускал моих пленников? Бежал от воинства навестить Адашева в башне Юрьевской! Не ты ли, насмехаясь над моей волей, оскорблял старейшего воеводу князя Мстиславского за адашевских слуг? О чём советовался ты с предателем Даниилом, вредителем царского здравия?
— Государь, бог видит правоту, сокрушаюсь...
— Не оправдывайся перед Богом и перед царём не мудрись; что говоришь о сокрушении, предав душу неправдам.
— Неправдою не жил я, и святой предок мой, князь Фёдор Ростиславич, не указал мне так жить, но вижу над собою твой гнев...
— Хочешь ли не бояться власти моей? Покорствуй, но если зло мыслишь — бойся; не хвались предками: дед твой, Михаил Карамыш, умышлял измену на моего деда, а друзья твои, Сильвестр и Адашев, отторгали мою державу под власть свою.
— Ты сам, государь, избрал их, сам повелел Адашеву защищать немощных от руки сильных, против его желания возвёл на высокую степень...
— Так!— оборвал его Иоанн. — Я желал прекратить неправды, устрашить хищников, но истребилось одно зло, возросло другое, раб стал над владыкою; любимцы мои везде поставили своих угодников, Курлятева в синклит допустили, а меня влекли на битву, как ратника под знаменем...
— Запрещали ездить на поклонение к святым местам для спасения душевного и телесного здравия, — прибавил вполголоса Левкий.
— Должно прежде царство устроить, — говорили они, — а разве можно устроить без Божией помощи? Помню я, что было и в болезни моей, когда готовились отдать венец мой князю Владимиру Андреевичу!.. А теперь погубили мою агницу...
— Не берегли и тебя, государь, пострадал ты гладом и жаждою, — сказал Левкий.
— Так! — продолжал царь. — Я должен был вкушать пищу не по своей воле; они сокращали трапезу мою, хотели бы и жизнь сократить.
— Волки в одеждах овчих! — вздохнув, сказал Левкий.
— Государь, ранами моими умоляю тебя, дозволь мне говорить с тобой наедине.
— Дерзостно сердце твоё! — вскрикнул царь. — Что превозносишься ты над Левкием или думаешь, что нет у меня воеводы, кроме тебя? Князь Андрей, ты не гасишь, а разжигаешь пламень; ты единомышленник Адашевых, смотришь, как бы посеять плевелы, а не исторгнуть зло.
— Вижу, государь, — отвечал Курбский, — вижу плевелы; у клеветников, стоящих пред тобою, лесть в устах их, яд под языком; вижу гнев в глазах твоих, но правда в сердце моём; не жалею ни жизни, ни славы; возьми от меня твои награды и почести, возврати любовь твою, я заслужил её кровью! — Курбский упал к ногам государя.
Первые слова его Иоанн слушал с изумлением и негодованием, но сила чувств Курбского проникла в сердце царя.
— Чего ты хочешь, строптивый? — сказал Иоанн.
— Оправдания гонимых, пощады злополучной вдове, добродетельной матери невинных детей. Удостой выслушать, государь, верного слугу твоего.
— Не величай себя этим высоким титулом; слуга мой, старейший из верных бояр — князь Воротынский; послужи его послушанием, не вступайся за губителей, промышляющих лицемерием и отравою. Врач показал...
— Врач, подкупленный клеветниками. Выслушай до конца, государь, умоляю тебя.
— Терпение моё выше твоей дерзости, — сказал Иоанн, — говори!
Курбский встал, почтительно поклонился и продолжал с твёрдостью оправдывать обвинённых; между тем Левкий вздыхал, пожимал плечами и взглядами своими старался возбуждать недоверчивость Иоанна.
— Тебя ослепили Адашевы! — сказал Иоанн Курбскому. — Я выслушал афинейское твоё красноречие, но исполню мою волю. Читай Златоустовы беседы и не утруждай меня твоими. Иди, потомок ярославских князей, твои святые за тебя молятся.
Курбский удалился, скрепив в душе своей скорбь и отчаяние.