Суд состоялся в Иерихонском амфитеатре, до отказа набитом народом — как жителями города, так и «приглашенными» зрителями. Так как Ирод из-за отеков ног уже не мог ходить, его внесли на сцену на носилках и осторожно уложили на обитую пурпуром кушетку.
Трудно сказать, сознавал ли Ирод, что это его последнее выступление перед народом, или все еще надеялся на свое исцеление, но он начал речь с напоминания о своих многочисленных заслугах перед нацией. Главной же из этих заслуг он считал перестройку Храма, придание ему должного величия и великолепия — то, что так и не смогли сделать Хасмонеи за сто с лишним лет своего правления.
— И вот теперь, — тут Ирод неожиданно резко возвысил голос, так что все сидевшие в амфитеатре вздрогнули, — нашлась горстка наглецов, которая решила посягнуть на это дело всей моей жизни. Среди бела дня они осмелились прикоснуться к моему личному дару Храму, продемонстрировав всем свою ненависть ко мне. Но разве их действия были направлены только против меня лично?! Нет, говорю я вам: любое посягательство на Храм и его имущество есть святотатство и богохульство. И именно в святотатстве и богохульстве, открытом оскорблении Имени Всевышнего я обвиняю этих людей.
Согласитесь, что в этом можно было усмотреть своеобразную элегантность мысли и даже диалектику: Ирод обвинил двух мудрецов и их учеников в том самом преступлении, в котором они обвиняли его. Но любой, кто более или менее знаком с еврейской традицией, понял бы, что эта «диалектика» была не более чем демагогией.
Однако собранные в амфитеатре евреи были настолько охвачены страхом, что их сочтут сообщниками «святотатцев», что после этой речи грянули бурные продолжительные аплодисменты.
Выступившие вслед за тем «представители общественности» под влиянием этого страха не только горячо одобрили мнение царя, но и выразили надежду… на его извечное милосердие и попросили казнить лишь зачинщиков преступления и не разыскивать тех, кто соучаствовал в нем в качестве зрителей и «группы поддержки».
Таким образом, Иегуда и Маттафия вместе с учениками были приговорены к смерти. Но обычной для Иудеи казни удушением Ироду показалось недостаточно — он приказал сжечь приговоренных заживо. Хотя подобный, самый мучительный вид казни и был предусмотрен законом, он применялся в еврейской истории крайне редко, а некоторые сомневаются, что применялся вообще.
Во всяком случае, Ирод был первым, кто применил сожжение в качестве наказания за «подвиг во имя веры», и уже после него римляне довольно часто прибегали к этой мере устрашения. Согласно Талмуду, смерть на костре нашли многие из еврейских мудрецов и духовных лидеров нации, включая и великого рабби Акиву, духовного вождя восстания Бар-Кохбы.
Ночь после казни пришлась на лунное затмение, что, разумеется, было истолковано по-разному, но большинство сошлось во мнении, что это — дурное предзнаменование. Население страны замерло в ожидании новой волны репрессий.
* * *
Но их не последовало.
Ирод ограничился тем, что сместил с должности первосвященника Маттафию — тезку казненного им Маттафии, сына Маргала. Вместо него был назначен Иозар — шурин Ирода, родной брат его жены Мариамны II.
Правда, одна странность по окончании суда в Иерихоне все же произошла: когда прибывшие по приглашению Ирода знатные евреи решили отправиться домой, им сообщили, что по приказу царя они должны оставаться в городе.
Ловушка захлопнулась.
* * *
События в Иерусалиме, суд над бунтовщиками в Иерихоне, вне сомнения, стали серьезной эмоциональной встряской для Ирода, мобилизовавшей все силы организма. В какой-то момент Ироду показалось, что он почувствовал себя лучше, и у него вспыхнула надежда, что болезнь еще может отступить и ему будут даны еще несколько лет жизни. В конце концов, ему было только 69 лет — возраст почтенный, но который даже в те времени не считался, особенно в Иудее, глубокой старостью. Врачи разделили это его воодушевление и посоветовали посреди зимы отправиться к Мертвому морю, в теплые пресные купальни Каллироя, где можно было проходить самые разнообразные, как сказали бы сегодня, физиотерапевтические процедуры.
Однако, когда по совету врачей Ирода отпустили в теплую масляную ванну, у него начались судороги, а затем глаза закатились, лицо исказила чудовищная маска и он потерял сознание.
Придя в себя, Ирод окончательно понял, что умирает, и никакой надежды на иной исход у него больше нет. После этого он велел отвезти себя в Иерихон — город, с которым было столько связано в его жизни и где он и собирался провести последние дни.