Однако победителей народная память не судит строго, успехи запоминаются, а жертвы реформаторов рано или поздно забываются и остаются большей частью в учёных трудах.
Стоит вспомнить и то, как воспринимали староверы — «зилоты» петровского времени царя-реформатора. По мере развития реформ среди них сложились две легенды о том, что Петр — самозванец, а другая, что он антихрист. Первая легенда дошла до утверждения, что якобы «царица родила девочку, которую подменили немчонком»{273}.
В другом староверческом сказании, относящемся к 1704 году, некий старец, поморский подвижник древнего благочестия, спасавшийся в лесах, говорит о царе: «Какой он нам, христианам, государь! Он не государь, а латыш, поста не соблюдает, он льстец (обманщик), антихрист, рождён от нечистой девицы, что он головой запрометывает и ногой запинается, и то знамо, что его нечистый дух ломает; он и стрельцов переказнил, потому что они его еретичество знали…»{274}.
Нетрудно заметить, что все эти легенды весьма похожи на рассказы о царе Ироде, поскольку их оставили иудейские «зилоты», возглавившие основные массы иудейского народа, безоговорочно отвергшие все попытки сторонников Великого иудейского царя обеспечить благополучное существование Иудеи как царства земного. Они были согласны только на Царство Божие.
Возвращаясь к итогам иродианской политики Петра, отметим, что Тойнби справедливо полагает, что «он на два с половиной столетия избавил мир от попадания в полную зависимость от Запада, научив его противостоять западной агрессии её же собственным оружием. Султаны Селим III и Махмуд II, президент Мустафа Кемаль Ататюрк в Турции, Мехмед Али Паша в Египте, высшие государственные чиновники, совершившие вестернизацию Японии в 1860 г., — все они вольно невольно ступали по тропе, проложенной Петром Великим»{275}. К этому перечню имен следует добавить Мао Цзедуна и его преемников в коммунистическом Китае, а также десятки лидеров стран Третьего мира, пытающихся преодолеть технологическое и социальное отставание от Запада, сфера влияния которого постоянно сокращается. Насколько поразительные формы иродианская политика стала принимать в XXI веке показывает приобретение атомного оружия и средств его доставки, вопреки желаниям Запада, такими бедными незападными странами, как Северная Корея и Пакистан.
Сегодня, в XXI веке, совершенно очевидно, что весь незападный мир, в котором проживает подавляющее большинство населения, стоит перед проблемой модернизации, которая часто приобретает форму вестернизации и даже американизации, вежливо именуемой «глабализацией». Поскольку это невозможно без разрушения прежних моральных, социальных и религиозных ценностей, то реакция на иродианские попытки тонкого слоя правящих элит привить хотя бы некоторые элементы западной культуры, хотя бы в области политической и информационной технологии, вызывают активное противодействие местных зилотов, опирающихся на сочувствие сотен миллионов населения незападного мира. Сегодня это противодействие принимает формы международного терроризма, с которым удается справляться только с большим трудом. Однако развитие военной технологии, глобальных средств информации, связи и транспорта, вплоть до космического, а главное, облегчение распространения идей, неуклонно увеличивает потенциал сопротивления современных «зилотов» «иродианам» и тем, кому они подражают.
Что касается России, то реформы Петра практически оказались исчерпанными через 200 лет, и после поражения России в Первой мировой войне возник новый вызов: преодолеть отставание от западного технологического превосходства.
На этот раз это удалось сделать, согласно Тойнби, заимствованием с Запада не только технологий, но и нового западного мировоззрения — марксизма и коммунизма. Достигнутый на этом пути успех привёл к победе над последним натиском Запада в лице гитлеровской Германии в 1945 году и последующей ликвидации западной монополии на ядерное оружие. При этом, как проницательно отмечает Тойнби, Россия «попыталась приспособить марксистскую идеологию исключительно для себя. В секуляризированном виде, повторив метод староверов, русский коммунистический режим объявил себя единственной марксистской ортодоксией, предполагая, что теория и практика марксизма могут быть выражены в понятиях только русского опыта….Таким образом, послереволюционная Россия представляет собой парадоксальную картину общества, которая получила иностранную иродианскую идеологию, чтобы использовать её как движущую силу в проведении зилотской политики культурной самодостаточности»{276}.