О великом значении счастливого супружества в иудаизме свидетельствует сравнение любви Бога к народу Израиля с любовью мужа к жене{148}. Надо сказать, что такие идеалы поведения иудеев отмечали даже те, кто относился к ним презрительно и недоброжелательно. Великий римский историк и аристократ Корнелий Тацит, называя установления иудеев «отвратительными и гнусными», был всё же вынужден отметить, что они «избегают чужих женщин», а «убийство детей, родившихся после смерти отца, считают преступлением» (в Риме это допускалось, и вообще, напомним, что судьба новорожденного зависела от отца), а также они «любят детей»{149}.
Такое большое предисловие совершенно необходимо, чтобы понять многие поступки Ирода, зачастую вызванные горячей любовью к жене и чувством ревности, совершенно непонятной римлянам по отношению к законной жене. Ведь, как справедливо отмечал Амфитеаторов, «брак древнего Рима, на протяжении добрых тысячи лет, не оставил следов ни одной крупной драмы супружеской ревности….В Риме не было Отелло»{150}.
Но вернемся в изложению хода событий во дворце иудейского царя. Они настолько драматичны, что многие достойны пера Шекспира, Шиллера, Пушкина! Непосредственной причиной всего было искреннее пожелание царя примирить в своем царственном доме своё семейство, где были две властные дамы — сестра Саломея и мать Кипра, с родственниками жены, где главной фигурой была его тёща Александра, дочь царя прежней династии Хасмонеев Гиркана и к тому же вдова Александра, сына Аристобула, — злейшего врага Ирода. Конечно, как и всякая попытка соединить несоединимое, попытка царя не только не удалась, но и привела к трагическим последствиям. Несомненно, идеи «новых женщин» с их претензиями на роль в обществе нашли последователей среди местной аристократии римских провинций, особенно эллинистических государств, к которым, как было указано ранее, принадлежали и цари Хасмонейской династии. Естественным поэтому представляется сообщение Иосифа о дружбе между претендовавшей на власть энергичной тёщей царя Александрой и всесильной, ставшей фактически супругой Антония Клеопатрой. Александра гордилась тем, что у нее, кроме ставшей царицей дочери принцессы Мариамны, был ещё горячо любимый молодой красавец сын Аристобул II. Александра считала именно его самым достойным кандидатом в Первосвященники, вероятно, в качестве первого шага к царскому трону. Её не останавливал юный возраст принца, которому едва исполнилось 17 лет, и он даже не достиг брачного возраста. Надо напомнить, что Первосвященник не только являлся главой Храма, то есть духовным главой, но обладал большим финансовыми возможностями, поскольку Храм был своего рода Государственным банком Иудеи. Несомненно, Александра рассчитывала руководить юным Первосвященником, подобно тому, как оказывала сильное влияние на свою дочь-царицу. Она нашла возможность передать через какого-то музыканта письмо Клеопатре с просьбой уговорить Антония отменить прежнее решение Ирода о назначении Хананиэля Первосвященником и заменить его на этом посту юным красавцем. Клеопатра благосклонно отнеслась к просьбе подруги, поскольку у неё самой для этого были свои причины. Как было сказано ранее, она поставила перед собой честолюбивую цель объединить под своей властью все владения Птолемеев, не останавливаясь ни перед чем. В этом смысле «новые женщины» ничуть не уступали «старым мужчинам» — политикам античного мира. Как писал Иосиф Флавий, «Клеопатра не переставала возбуждать Антония против всех. Она уговаривала отнимать у всех престолы и предоставлять их ей, а так как она имела огромное влияние на страстно влюблённого в неё Антония и при своей врождённой любостяжательности отличалась неразборчивостью в средствах, то решилась отравить своего пятнадцатилетнего брата, к которому, как она знала, должен перейти престол; при помощи Антония она также умертвила свою сестру Арсиною, несмотря на то, что та искала убежища в храме Эфесской Артемиды. Где только Клеопатра могла рассчитывать на деньги, там она не стеснялась грабить храмы и гробницы; не было алтаря, с которого она не сняла бы всего, лишь бы насытить своё незаконное корыстолюбие. Ничто не удовлетворяло этой падкой до роскоши и обуреваемой страстями женщины, если она не могла добиться чего-либо, к чему стремилась» (ИД. Т. 2 С. 141–142). В защиту этой обличаемой историком женщины можно сказать, что она только следовала примеру большинства современных ей политиков, наглядно доказывая при этом право не только на равенство, но и нередко на превосходство.