Раз в неделю недавних жильцов вызывал к себе психиатр.
– Как мне отсюда выйти?
– Так посмотрим, Яремко, ага, голоса, силуэты-тени. Видите ещё или лекарства помогли?
– Помогли, не вижу (соврал я)
– А что насчёт голосов?
– Кажется почти нет.
– Так кажется или нет?
«Скажи ему что тебе п***** да и всё, что ты голову морочишь?»
– Нет, не слышу.
– Хо-ро-шо. Вы здесь уже месяц, мы бы могли выдать вас на поруки, так сказать, матери или отцу.
– Ясно, спасибо.
– До новых встреч, – улыбнулся доктор.
Меня навещала бабушка, и я попросил её связаться с матерью. Через неделю пришла мама и сказала, что не собирается меня забирать, а отец, узнав о том, что я в дурдоме открестился от сына. Я беззвучно заплакал, слёзы скатывались по лицу и я опять думал о смерти, о том чтобы это прекратилось. Я сказал надломанным голосом:
– Я больше не могу здесь находиться, забери меня, пожалуйста, если в тебе осталось хоть что-то человеческое.
– Я заберу тебя на одном условии, ты сейчас подпишешь документ, что я три года могу распоряжаться твоей долей жилья.
– Хорошо.
Я подписал. Моя мать не всегда была такой. Всё началось с её поездок к деревенской ведьме, она даже возила меня с младшей сестрой, мне было тринадцать, сестре десять. Мне запомнились две таксы в том доме, двигавшиеся синхронно. Вообще странен этот интерес ко всему неизвестному, сакральному, сверхъестественному. Все читают «Мастер и Маргарита», чтобы пощекотать себе нервы, сказать «Эх какая сказочка с дьявольщинкой, эх гуляй моя душа, по этим тёмным закоулкам!» Но когда ты обнаруживаешь себя в дурдоме, слышащего голоса, всё немного меняется. Когда я подписал, демон сказал: «Как ты дошёл до такой жизни, даже мне тебя жалко».
Ты лжец и отец лжи, это ты до этого довёл, ты всегда лжёшь.
«Ну-ну не будем сгущать краски, я пытался проявить участие».
Месяц я почти не выходил из дома, устал бороться и тихо умирал. Мысли всё больше были похожи на записи бортового журнала космического корабля со сломанным двигателем. Серёга беспокоился обо мне, и мы встретились пройтись выпить по пиву, в сквер на пролетарку выбежала стая собак. Нападения стали привычным делом и я, несмотря на слабость, был готов с ними биться, а Серёга нет, он как и я боялся собак покусанный в детстве. К моему удивлению в жертву они выбрали, как раз Серегу, всячески избегая меня. Я заорал на них и стая отступив убежала. Мой друг испуганно спросил:
– Ты же тоже раньше боялся собак?
– Да, раньше да, есть вещи и похуже собак…
В середине марта позвонил Макс, сказал, что скоро подъедет. Я вышел его встретить.
– Илюх, я выяснил, что с тобой!
– Правда?
– Тебе нужно съездить пожить куда-нибудь в монастырь. Там должно стать полегче.
– Надолго?
– Не знаю, месяца три, может полгода.
– Я знаю только тот, который был рядом с форумом.
– Ну вот, едь туда. Выглядишь паршиво.
– И чувствую себя не лучше, – от бессонницы кожа стала сероватого оттенка, кожа натягивалась на скулах.
– Сигареты есть?
– Нет, пойдем, купим.
Макс рассказал какую-то чушь про угрозы и заговоры бывшей, про его встречу с грузинской ведьмой. Я выдавил пару слов на прощание, и он уехал. Собрав сумку, утром я сел на автобус.
Книга Покоя.
В сущности, великан был все еще живым для меня, и даже более живым, чем многие из тех людей, которые теперь разглядывали его. Что же так очаровывало меня? В какой-то степени – его огромные размеры, громадный объем пространства, занятый его руками и ногами, которые, казалось, должны были подчеркнуть тождественность им моих собственных миниатюрных конечностей. Но сверх того – явный, безусловный факт его существования. Что бы ни было в нашей жизни открыто для сомнения, великан, мертвый или живой, – существовал. Он существовал, словно проблеск из мира сходных абсолютов, относительно которых мы – всего лишь несовершенные и хилые копии.
(Баллард Джеймс Грэм «Утонувший великан»)
От поворота на монастырь я решил добраться на попутке и первые пять километров подвезли. Кажется, по традиции, перед тем как приехать в монастырь – нужно выпить, иначе могут не принять. В поселковом магазине я купил пол-литра и солёных килек на развес. Навстречу по дороге брёл бородатый мужичок, с которым я решил эти пол-литра распить.
– Потрудиться или как паломник? – спросил он, глядя на сумку.
– Не знаю.
– Ну, ваше здоровье!
От алкоголя легче не становилось, теперь он не снимал усталость. Последние полгода я забывал все хорошие и позитивные моменты в жизни, жил под гнётом ощущения неизбежной смерти и душевного мрака. Вместо цветной плёнки на проекторе сначала поставили чёрно-белую, а потом заменили сплошной чёрной. Я достиг крайней точки – утративший волю, обездоленный, ждущий смерти как избавления.