– Ой, да не надо мне ваши тряпки, я только на колокольню подымусь.
– Да, но для этого вам надо пройти через храм, а в храм так нельзя (на ней была пара веревочек, что порой ошибочно принимают за купальник), да и в монастыре так нельзя, прошу вас…
Иногда туристы жаловались на то что их пытаются одеть, и наместник, зачем-то, в виде наказания, лишал монаха права ношения мантии и клобука на пару месяцев. За что? Почему? Нет ответов.
Однажды я услышал, как в нижней лавке возмущался мужик, обращаясь к послушнику:
– И вы думаете, вот это всё! – он обвёл рукой монастырские корпуса и собор впереди, – Я поверю?! Что там, наверху, какой-то супер компьютер, что мы как в матрице? У меня три высших образования, три! Это немыслимо, надувательство! Какое право вы имеете тут всё это построить и жить? А?! Скажите?
Послушник от смущения рассмеялся, он не знал, что ответить. Встречая таких чокнутых, разговаривать и объяснять им ничего не хочется.
Такие ограниченные люди предлагают использовать монахов в социальном служении, в больницах и домах престарелых. Они никогда не поймут, что задача монаха это – связь с Богом, для того чтобы своей молитвой он мог помочь разрешить проблемы людей обременённых суетой и мирскими заботами. Их молитва, способна напитать и дать силы души уставших, отчаявшихся людей. А социальное служение как у католиков, это может и неплохо, но превращает монашество в прислугу. То есть некоторые монастыри организуют богадельни, но это всегда сказывается на духовной жизни обители. Мирские люди, женщины, снующие туда-сюда по жилым корпусам и встречи-посиделки с благотворителями.
На Троицу паломников был полный собор и во время колено преклонной молитвы девушка в центре взвыла. Крик ужаса пронизывал до мурашек, она кричала, так как будто её сворачивают в испанский сапог. С длинными развевающимися волосами её выгнуло над полом, так что она стояла на носочках, а всё тело выгнулось назад. Если так и возможно простоять, то не больше секунды. Она закричала «помогите», как кричат от невыносимой боли. Послушники под руки вынесли её из храма. Когда все выходили после службы, она стояла внизу у лестницы, её трясло как от холода. Из любопытства я посмотрел ей в глаза. Зрачки стали настолько маленькими, что их не было видно, и меня насквозь пронзила похоть… к ней. Чувство было настолько сильным и физически ощутимым, что я испугался и ускорил шаг. Отец Авраамий остановился переговорить с ней и с сопровождающим её парнем в очках. Как он потом рассказывал, они ездят по монастырям в надежде на исцеление. То что в ней живёт какая-то сущность не вызывало сомнений.
Из-за пятидесяти процентов «бракованных» просфор отец Фаддей решил дать нам ещё один мастер-класс, тесто было мягче, чем обычно и я ловко переворачивал его в раскатке. Раскатка – старая, советская, шумела так, что приходилось работать в наушниках для стрельбы. В какой-то момент я не успел выдернуть правую руку перед валами, палец прилип к тесту. Толщина стояла на 6 миллиметрах. Когда руку прокрутило внутрь машины, первой мыслью, после пронзающей боли, было: «то что я на всю жизнь останусь с одной рукой». До меня эта машина уже ломала кости и снимала кожу до локтя. Я нажал красный-стоп, но вытащить руку не мог. Отец Фаддей и Вячеслав какими-то скалками пытались разжать валы. Когда им это удалось, и я вытащил руку, то закричал, очень хотелось орать матом от боли, но вместо этого я закричал то, что повторял про себя изо дня в день, я прокричал Иисусову молитву. Рука покраснела и надулась до размеров баскетбольной перчатки. Нужно было обезболивающее, и я побежал к медкабинету, где сидела старая монашка мать-Олимпиада. На кабинете висела записка: «Уехала, а город, буду не скоро». От досады я закричал второй раз. Благо, как всегда, откуда-то появился отец Авраамий, он мгновенно организовал пакет со льдом и через пару минут мы уже ехали в больницу. Я попросил двойную дозу обезболивающего, сделали рентген.
– Все суставы смещены, но переломов нет, вам повезло, – сказал доктор. Отец Авраамий купил обезболивающих, мазей и мы поехали в монастырь. Забинтованная рука болталась на перевязке. С одной рукой я работать не мог и по приезду отец Фаддей попытался пошутить, что работа найдётся – «могу ворон на огороде гонять». Через неделю, я всё же вышел на огороды, помогал пропалывать грядки одной рукой.