– Знаешь как много людей живущих в особняках и мечтающих пустить себе пулю в лоб.
Вернувшись, я неожиданно погрузился в свою самую тяжёлую депрессию. Не было никакой возможности получить рекомендацию от священников в приходских храмах. Сменился митрополит, и они все в страхе за свои места замерли. Все попытки разморочиться ни к чему не приводили, я просто устал жить и работать там, где ничего не интересно.
У всего в жизни есть мучительная сторона, которую ты пытаешься заслонить смехом. Сейчас смех обуглился и замер где-то глубоко в груди. Ко мне вернулся страх нереализованности в жизни. Безысходность плотной дымовой завесой покрывала всё внутри.
В компании приятелей ночью жарили шашлыки на крыше недостроенной шестнадцатиэтажки. Пьяный я ходил по краю крыши, держась за чёрный кабель. В темноте я раскачивался над пропастью, отчего одного из зрителей вырвало. Утром пронзил страх близости небытия. Не знаю, как я не сорвался, я еле стоял на ногах в ту ночь.
Конечно, я ходил молиться в церковь, но ничего не менялось. Небеса как будто закрылись. Я пытался переждать в окопе этот артиллерийский удар, но он не прекращался. Ксюша вышла замуж и забеременела.
Мы сидели и пили у Тараса. Перед выходом он подарил мне новую кожаную куртку – к вечеру похолодало, и пошёл дождь. В частном секторе я зашёл в один неогороженный двор, чтобы справить малую нужду. Я уже застёгивал ширинку, когда сзади раздался глухой рык. Огромная псина с обрезанными ушами. Он явно не был в восторге оттого, что я пометил его территорию. Цепи хватало ровно настолько, чтобы я, разорванный на части, остался в этом дворике. Медленно подняв руки, ладонями к собаке, я нараспев сказал:
– Давай не будем принимать поспешных решений. Это никому не нужно. В этой битве не будет победителей… Давай я сейчас уйду и мы обо всём забудем.
Я сделал шаг и она бросилась. От ужаса я, наверное, вскрикнул. Пёс схватил за рукав и в истерике я начал молотить ему по глазам второй рукой. Он отпустил, но только для того чтобы попытаться вцепиться в шею. Я упал и не знаю, сколько мы катались по земле. Я даже пытался душить его его же цепью. Все руки были в крови. У каждой собаки есть что-то вроде «морального духа». Уровень ущерба и боли, до которого она готова драться. Кинологи повышают этот уровень. Моего соперника кажется, к кинологам не водили, и он просто устал меня грызть. «Ну, его нахер» и пошёл в свою будку. От куртки остались лохмотья, штаны разодраны, я весь в грязи как чёрт:
– Эй, куда ты?! Мы ещё не закончили! Я предупреждал, что не будет победителей! – я подошёл к будке и попытался ударить ногой, пёс схватил меня за ботинок.
В этот момент приехали менты, которых вызвал хозяин, наблюдающий всё это время из дома. Он не подумал, что меня этот монстр может съесть… просто сидел и ждал, пока его питомец не сдался и не ушёл в будку. Двое суток я просидел в КПЗ, после чего получил штраф в две тысячи за нападение на собаку.
На Новый Год мы с Вованом не пили и встретились первого января. Вечером бродили по центру. Вокруг взрывали фейерверки и петарды. Володька часто в подробностях описывал способы самоубийства: «Возьму болгарку и вот так вот, вдоль руки разрежу, чтобы кровь прям хлынула». Я спросил:
– Тебя эти разговоры о самоубийстве как-то успокаивают? Если это и было когда-то забавно послушать…
Глядя на одноклеточное опухшее быдло, горланящее рядом со своими бесформенными матюгающимися женами-хабалками, я понимал ненависть, которую испытывал мой товарищ к миру и людям. Счастье это когда тебя понимают. Вован не понимал меня, потому что, слушая мои рассказы о монахах и старцах, он считал, что в таком случае у нас святые уже должны стоять вдоль дорог. Церковь состоит из «харизматичной» и «гламурной» части. «Харизматичная» часть это те, кто находится в Истине. Этих монахов и священников легко отличить по внутреннему свету, который они излучают, покой и радость, которые остаются после беседы с ними. Это подвижники, скрытые от людской славы, священники, сосланные на «мертвые» деревенские приходы за непреклонность и нежелание льстить и угождать начальству. А о православном гламуре, лучше всего написал философ Александр Щипков. Его статья построена в форме методологического интервью, на вопросно-ответной системе. Я приведу отрывок:
«– А в Церкви гламур существует?
– К сожалению, да. Прежде всего, гламурность характерна для так называемых либерал-православных, которые несут в Церковь элементы секуляристской идеологии, эрзац-религиозность. Происходит смешение, возникает "майданное богословие", мифология "волонтерства" и проч. Гимн креативному классу, превосходство над "серыми ватниками" облекаются в библейскую символику. Слово Божье, открытое всему миру, подменяется социальной эзотерикой, знанием для избранных. Все это живет за плотной завесой светско-рождественских мероприятий, фестивальных спецэффектов, материалов из серии "Как наши звезды встречались со старцами" и прочей мишуры. Гламурная религиозность зарождалась в конце 90-х как проповедь для богатых, но быстро начала превращаться в особый стиль потребления "религиозных услуг".