Он сидел на грубой скамье в центре церкви. Попробовал встать, но понял, что привязан к ней пеньковыми веревками. Массивные, но небольшие двери отворились, и в светлом проеме появились фигуры старенького худого священника и молодого дьякона. Михаил было обрадовался, но следом вошли те же самые троянцы во главе с Саней. Они имели совершенно здоровый вид, как будто и не было никакой драки. И даже тот, которому Михаил сломал шею, тоже был совершенно здоров.
Увидев спецназовцев, у Михаила на скулах заходили желваки.
– У, как люто взирает, враже… – старческим голосом сказал священник.
Михаил удивился. Какой же он «враже»? Почему? За что? Ему стало по-детски обидно. Он так обрадовался только что тому, что наконец после долгих лет, после стольких испытаний и мук, попал в русскую церковь, но его считают врагом! Какой же я враг! Меня же оклеветали эти подлые люди! Господи, хоть ты меня защити!
Тем временем дьякон деловито вынес из алтаря аналой, положил на него серебряный крест и какую-то книгу. Затем перед аналоем поставил большой сосуд с водой, медный трехсвечник и зажег неровные восковые свечи. Священник, поправляя поручи, взял книгу, полистал и, найдя нужное место, начал:
– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веко-о-ов.
– Аминь! – громко и звонко пропел дьякон.
Потом священник обратился к троянцам:
– Теперь становитесь ему ошую и одесную и зело держите его, братцы, потому как он свирепеть сейчас начнет.
Троянцы подошли к Беловскому и вцепились в веревки и локти. Он мотнул плечами так, что все четверо пошатнулись.
– Ретивой, ох, ретивой… – пробормотал батюшка и начал молебен.
Он служил тихо, но красиво, зато дьякон подпевал ладно и звонко, так что деревянная церковь резонировала от звука его молодого голоса. Время от времени батюшка отрывался от книги и как-то удивленно поглядывал на Беловского. Потом вздыхал, качал головой и продолжал с еще большим усердием.
Михаил сидел крепко зажатый четырьмя троянцами. Время от времени его руки затекали настолько, что ему приходилось шевелить плечами, чуть оттягивать локти, сжимать и разжимать кулаки. После чего троянцы повисали на нем еще усерднее. Вскоре Беловский понял, что больше не вынесет этой муки, и неожиданно обратился к священнику:
– Батюшка, ради Христа, велите этим бугаям с меня слезть! Сил больше нет, их держать!
После этих слов в церкви воцарилась такая тишина, что стало слышно, как потрескивают свечи и хлопают ресницы дьякона. Священник многозначительно посмотрел на Саню. Саня пожал плечами. Тогда священник что-то бормоча, выставив перед собой распятие как щит, так окропил святой водой Беловского, что на нем не осталось сухого места. После этой процедуры он уставился на Михаила и стал внимательно и недоверчиво его разглядывать, как будто ждал какой-то реакции. Но Беловскому от воды стало легче и свежее, и он попросил еще раз:
– Батюшка, ну тяжело ведь мне! Зачем меня держать, разве я убегу привязанный да с ранеными ногами? Да я и не собираюсь убегать!
На лице священника застыла растерянность. Было видно, что он находился в крайней степени недоумения. Он трижды перекрестил Михаила, перекрестился сам и осторожно спросил:
– Ради кого, глаголешь, тебе послабить?
– Ради Христа… – настала очередь насторожиться Беловскому. В сердце екнула холодком страшная догадка: уж не сатанисты ли это какие-нибудь? Не на черной ли мессе он находится в качестве жертвенного барана?
Священник тут же ему показался зловещим и мрачным ведьмаком, а троянцы чертями. Про себя он начал читать девяностый псалом: «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится…», и черный поп сразу же ехидно ухмыльнулся:
– Христа, глаголешь? А какого Христа, а? Ну-ка, скажи! – с победоносным видом накинулся он.
Беловский продолжал в ужасе про себя молиться: «Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни. От вещи, во тме преходящия, от сряща и беса полуденнаго…» – а внешне придал себе воинственный вид и, чтобы не задрожал от страха голос, почти прокричал:
– Иисуса Христа, вот какого!
Поп так и отшатнулся, часто крестясь, и зашептал дрожащим голосом спрятавшемуся за его спину дьякону:
– Читай, отец Варсонофий, читай девяностый псалм! Чит-а-ай!!!
Дьякон, проглатывая слова, застрочил как из пулемета этот же псалом:
– Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится… Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него…