Я уже не сомневался в этом, но Евгению, само собой, не спрашивал, боялся спугнуть. Мне хотелось не только вылечить ее, но и продолжить общение с ней после больницы. А она упорно отказывалась говорить о том, что с ней произошло, где она живет и есть ли у нее родственники. Видно было, что она хочет побыстрее сбежать, но возможности для этого пока не представлялось.
Тем не менее поговорили мы вполне душевно. Случилось это в одиннадцать вечера, когда я развязался с делами, умудрился поспать три часа в ординаторской, и наконец обрел толику свободного времени. Больные к тому времени угомонились и перестали бродить по коридору, в отделении установилась тишина. Я заглотил таблетку валерьянки, чтобы унять предательское волнение, взял упаковку зефира, коробку хороших шоколадных конфет, апельсинов, бананов и винограда, пакет сока – этого добра у нас хватает, больные дарят регулярно. Коньяк и портвейн тоже имелись в запасе, но я не стал их трогать – никогда не пью на работе. И пошел в изолятор.
Изолятор в нашем отделении – небольшая палата на одного пациента, самое место для тет-а-тета. Женя не спала. Перед сном ей полагалось вкатить успокоительного, но я не назначил – сами догадываетесь, почему.
Она сидела на кровати, обняв руками ноги и положив подбородок на колени, огромные глазищи блестели в свете ночника. В сердце у меня кольнуло – не мог я видеть ее спокойно.
– Как голова, не болит? – спросил я участливо.
– Ничего, уже почти не болит.
– А рука как? – я осторожно дотронулся до забинтованной и загипсованной руки.
– Все нормально.
– Хочешь чаю с конфетами?
– Очень хочу! – призналась она с неожиданной горячностью. – Я ужасная сладкоежка, могу зараз целую коробку слопать.
– Сейчас организую.
– Ой, спасибо!
Я принес горячий чайник и заварку. Она накинула халат и, кажется, даже причесалась (женщины всегда найдут способ привести внешность в порядок). Я убрал с тумбочки медицинский инвентарь и разложил на ей принесенную гастрономию.
– Вы такой хороший, Дмитрий Андреевич! – сказала Женя. – А почему вы еще не дома? Уже поздно.
– Я сегодня дежурю.
– Почему вы так обо мне заботитесь?
– Потому что хочу тебе помочь.
– Вы уже мне помогли.
– Ничем я тебе не помог. Ты попала в какие-то неприятности и ничего не хочешь мне говорить.
– Нет у меня никаких неприятностей, – заявила она. – Все нормально.
– Что нормально? То, что тебя избили? То, что у тебя переломы и сотрясение мозга?
– Ничего страшного, все пройдет.
– Да, конечно пройдет, с твоими-то способностями.
– Какими способностями?
– Заживает у тебя все неестественно быстро. Ты знаешь об этом?
– Не знаю. Откуда мне знать, я никогда ничем не болела. Давайте лучше чай пить.
Стали пить чай. Она набросилась на шоколад так, словно не ела лет сто. Перемазалась в зефире. Забавно было на нее смотреть, забавно и очень мило. Когда девушка красива, то все, что она делает, выглядит мило.
Я решил прервать допрос и поболтать на отвлеченные темы, понравиться, завоевать доверие. Как обычно, через некоторое время меня понесло. Язык мой подвешен будь здоров, два десятка смешных историй выучены наизусть и исполнение их отработано до артистизма. Через десять минут Женя вовсю смеялась, не забывая перемалывать виноград и бананы белыми зубками. Все шло по стандарту, и казалось, что завоевать ее совсем нетрудно. Но я знал, что это совсем не так, нутром чуял. Может быть, я ей нравился, но это не гарантировало, что через два дня она не убежит и не исчезнет из моей жизни навсегда. Все-таки она была особенным человеком, у нее была своя тайная жизнь. Я был для нее чужаком.
– Сколько тебе лет, Женя? – спросил я, вдоволь потешив ее историями.
– Двадцать во… – она замялась. – Двадцать один.
– Хотела сказать «двадцать восемь»? – Я наклонил голову и устремил на нее пристальный взгляд.
– Нет, двадцать один, правда. – Она слегка порозовела.
– А выглядишь лет на восемнадцать, если не меньше.
– А что, есть разница?
– Между восемнадцатью и двадцатью восьмью – есть.
– Да я же говорю: двадцать один мне.
– А сколько лет было Игорю Варенцову?
– Ну, где-то под тридцать, – ляпнула она не задумываясь, и тут же стушевалась. – Ой, а откуда вы Игоря знаете?
– Ты знаешь, где сейчас Игорь? – ответил я вопросом на вопрос.
– Не знаю, давно его не видела.
– Врешь. Его убили, и ты не можешь об этом не знать.
Она поперхнулась виноградиной и закашлялась. Пришлось постучать ее по спине.
– Под тридцать, значит, ему было? – задумчиво произнес я. – А на фотографии выглядел как пацан. И ты выглядишь как десятиклассница, дорогуша. Хотя скорее всего тебе действительно двадцать восемь. И все это из-за вашей неестественной способности к регенерации.
– Неправда! – выкрикнула она, выставив перед собой ладони, защищаясь.
– Подожди, не перебивай. Знаешь, где умер Игорь? Здесь, в нашей больнице. Умер на моих глазах. Его привезли почти трупом, я зашивал его кишки два часа, и казалось, что он пойдет на поправку. А он взял и умер. Знаешь, почему? Потому что ему перелили кровь.
– Нельзя кровь, – прошептала она едва слышно, но я понял, прочитал по губам.
– А еще чего нельзя? Назначу тебе какое-нибудь лекарство, а ты нечаянно умрешь. Нам это надо?
– Все остальное можно, – пробормотала она, опустив голову и уставившись взглядом в пол. – Почему вы догадались, что я такая же, как Игорь? По запаху почувствовали?
– Я вообще не чую запахов. Когда-то мне проломили голову и я потерял обоняние.
– Откуда вы знаете про таких, как мы с Игорем?
– Сразу после смерти Варенцова в больницу пришли два типа из внутренних органов и велели сигнализировать обо всех пациентах, от которых пахнет васильками. Я не знаю, как от тебя пахнет, но то, с какой скоростью ты выздоравливаешь, наводит меня на определенные мысли.
– Сволочи! – Она сжала кулаки. – Это были уроды из «Чистилища». Вы ведь не позвоните им?
– Ни в коем случае. Что еще за «Чистилище»?
– Такая команда. Они входят в один из отделов УВД, но на самом деле сами по себе. Они преступники, убийцы. Они охотятся на нас, а мы даже не можем обратиться в милицию.
– Почему не можете?
– Потому что засветимся и в конце концов попадем в лапы все тех же чистильщиков.
– Вы – это кто?
– Подлизы.
– В каком смысле – подлизы?
– Чистильщики нас так называют.
– Почему они вас так прозвали?
– Не скажу, вы все равно не поймете.
– Уверена, что не пойму?
– Уверена! Потому что у вас нюха нету!
– А что, словами объяснить нельзя?
– Ничего я говорить не буду. Этого никто не должен знать, никто!
– Кто избил тебя и Игоря? Чистильщики?
– Нет, конечно. Чистильщики убили бы нас сразу, они не церемонятся.
– А кто же тогда?
– Не скажу!
– Женя, ты пойми, что находишься в большой опасности, – начал я увещевать терпеливо и осторожно. – Игорь умер, ты выжила только потому, что на тебя не наткнулись врачи, которые предупреждены о запахе. Я, можно сказать, спас тебя.
– Вы меня на самом деле спасли! Спасибо вам, Дмитрий Андреевич, но я не могу сказать вам ничего. Вы хороший человек, но не дай бог, чистильщики догадаются, что вы что-то знаете, и начнут раскручивать. Они из вас в два счета всю информацию вытянут, и пальцем пошевелить не успеете. Они это умеют.
– Что ты намерена делать дальше?
– Не знаю… – Она потерла лоб и удрученно покачала головой. – Мне нужно уйти как можно скорее, здесь меня застукают.
– Тебе есть куда уйти?
– Есть, – сказала она настолько фальшивым голосом, что в сердце моем снова кольнуло от жалости.
– Ты не умеешь врать, – тихо сказал я. – Идти тебе некуда, у тебя действительно большие проблемы.