– Это я не умею врать? – она глянула на меня с искренним недоумением. – Ах да, вы же без обоняния…
– А причем тут обоняние? – тут же заинтересовался я. Такой вот я проницательный, палец мне в рот не клади.
– Да не причем…
– Давай, выкладывай!
– Ничего не скажу! Вы что, следователь?
Ну вот, снова спугнул. Нужно поделикатнее.
Я взял конфету, одну из двух оставшихся, сел рядом с Женей, вплотную к ней, прижался к ней боком, чувствуя тепло ее тела, и сказал:
– Открой рот.
– Зачем?
– Открой.
Она открыла. Я положил на ее язык конфету и пальцем поднял вверх ее прелестный подбородок. Она начала жевать.
– Вкусно?
– Угу.
– Еще хочешь?
– Угу.
Я скормил ей с руки последнюю конфету. Прием нехитрый, но на нервных девушек действует расслабляюще.
– Не буду тебя больше расспрашивать ни о чем, – сказал я. – Хочу только предложить тебе конкретную помощь. У меня хорошая двухкомнатная квартира, я живу один. Если хочешь, поживи у меня, пока ситуация не разрулится. Обещаю, что приставать к тебе не буду, у тебя будет отдельная комната, и даже ключи тебе дам, проявлю высокое доверие. Кормежку тоже обещаю, кушай от пуза, обеспечу. Если согласишься, мы уйдем из больницы завтра утром, в восемь. Я оформлю историю болезни так, что никакие чистильщики никогда не догадаются, что ты здесь была. Даю тебе ночь на размышление.
– Я подумаю…
– Ну что же, думай. Спокойной ночи.
Я встал и пошел к двери. И уже выходя, услышал:
– Дмитрий Андреевич!
– Что? – я повернулся.
– Я согласна.
– Отлично.
Я кивнул и быстро выскочил в коридор, чтобы она не увидела моего лица, потому что на нем было написано идиотское счастье.
Получилось, о боже! Мне снова было о ком заботиться.
Если бы я мог, то пристегнул бы Женю к себе наручниками, чтобы она никуда не сбежала. Но спешить не стоило ни в коем случае. Девушка и так запугана насмерть, один неверный шаг – и все сорвется.
Подлизы, говорите? Что же, забавное название. Интересно узнать, что оно означает на самом деле.
Глава 4
Вы можете решить, что Женя досталась мне слишком легко. А еще вы непременно подумаете: как-то слишком просто девушка все выболтала. Вопрос стоит о жизни и смерти, она из породы каких-то особенных людей, на них охотятся, об этом нужно молчать, как партизану на допросе, а тут раз, и рассказала все первому встречному-поперечному…
Потому и рассказала, что смерть шла за ней по пятам, и положение ее было безвыходным. И проговорилась Женя, как выяснилось позже, не случайно, а намеренно, чтобы проверить мою способность работать мозгами. К тому же она почувствовала во мне заинтересованность, если не сказать больше. Подлизы все как один склонны к эмпатии – некому роду интуиции, сверхчувствительности, они воспринимают других людей тонко и в большинстве случаев безошибочно (в большинстве случаев, сказал я, но не всегда, увы, далеко не всегда).
А что касается того, что Женя мне досталась – вовсе не так. Тогда я думал, что до нашего с ней сближения осталось сделать лишь несколько шагов, и не представлял, насколько с ней будет сложно и даже мучительно.
Слава богу, что не представлял.
Утром я закрыл историю болезни Жени. Написал в эпикризе, что больная категорически отказалась от лечения, покинула отделение и выписана для дальнейшей терапии по месту жительства. Историю оформил на имя некоей Толстоноговой Елены Викторовны – так мы договорились с Женей. Чтобы концы в воду, стало быть. Проблем в этом не возникло – ни паспорта, ни страхового медполиса у пациентки не было, госпитализировали ее в экстренном порядке, пиши что хочешь. Правда, тогда я сам не был уверен, что ее настоящее имя – Евгения, но впоследствии выяснилось, что в этом она не соврала. Фамилию назвала чужую, не была она никакой Степашиной, но это не имеет особого значения. Имя для судьбы человека куда важнее, чем фамилия, имя определяет многое в характере. Фамилия значит гораздо меньше (если, конечно фамилия не специфическая, с особым смыслом – к примеру, Альтшуллер, Догоняйло, или, скажем, Стопудовищев).
Я сдал смену, мы с Женей выскользнули через черный ход, погрузились в мою «Хонду» (неплохая тачка, остатки былой роскоши) и поехали домой. Все шло по плану.
Женя вступила в квартиру как настороженный зверек, прошла словно кошка, мягко ступая босыми ногами по полу, заглянула в каждый уголок и, как мне показалось, обнюхала каждую стену. Видимо, осталась удовлетворена увиденным и унюханным. Деликатно осведомилась, где будет ее комната. Попросила полотенце перед тем, как идти в ванную. Я выдал ей не только полотенце, но и чистый халат, и тапочки… мог бы выдать и комплект женского белья, совершенно новый, но не решился – счел, что это может быть расценено как бестактность. В голове мелькнула мысль, что Женя выйдет сейчас из ванной, распахнет халатик, прижмется ко мне и все будет так, как я хочу… Мысль сия мелькнула, прямо скажем, весьма вяло и неуверенно. Девушка, еще вчера вечером казавшаяся доступной, с утра нацепила застывшую холодную маску. Так, как я хотел, то есть быстро и без лишних разговоров, явно не получалось.
А я не торопился. В конце концов, я обещал ей свободу от сексуальных домогательств. Пусть поживет здесь, привыкнет ко мне, перестанет бояться, поймет, какой я хороший, и тогда все получится все само собой. Я приручу этого зверька и оставлю у себя.
Женя вышла из ванной, ушла в свою комнату, закрылась там и не показывала носу до самого вечера. Я успел отоспаться, пообедать и поиграть на компьютере. К ее двери принципиально не подходил, не стучался – в конце концов, почему я должен навязываться? Ждал, пока она выйдет сама, хотя бы в туалет. А она не выходила.
В восемь вечера я не выдержал и деликатно побарабанил согнутым пальцем в дверь Жени.
– Да, пожалуйста, – отозвалась она. – Заходите.
Я вошел. Она сидела на софе точно в той же позе, что и в больничном изоляторе – руки обнимают ноги, подбородок на коленях. Грустное лицо белого мрамора, глазищи как у ночного лемура. Ничто в комнате не было тронуто – похоже, она просидела в безмолвии и неподвижности все эти часы.
– Пойдем пить чай, – сказал я.
– Спасибо, я не хочу.
– Ты вообще чего-нибудь хочешь? Захоти хоть чего, и я с удовольствием выполню твое желание.
– Дмитрий Андреевич, мне нужен компьютер с доступом в сеть. Очень нужен.
– Я дам тебе пользоваться своим компом. Но при одном условии.
– Каком?
– Будешь называть меня на «ты».
– Хорошо, Дмитрий Андреевич.
– И тогда уж, само собой, не Дмитрий Андреевич, а просто Дима.
– Ладно… Дмитрий.
Она упорно держала дистанцию. У нее это получалось.
Я все-таки заставил ее попить чаю, попутно скормил ей полкило фруктового мармелада (на этот раз, увы, не с руки). Любила она сладкое. А потом пошли осматривать комп. При виде моей старой машинки Женя недовольно нахмурилась, не смогла сдержать эмоций. Когда узнала, что модему уже шесть лет, искренне изумилась – не подозревала, что таким барахлом до сих пор пользуются. Оперативная система и прочий софт также не привели девушку в восторг. Она дотронулась пальцем до моего 14-дюймового монитора осторожно, словно он мог взорваться в любой момент, оставила на пыльном стекле блестящую дорожку.
– Дмитрий, ты не беспокойся, что я потрачу деньги на Интернет. Потрачу много, но все оплачу сама.
– А, пустяки, – махнул я рукой. – У тебя, небось, проблемы с деньгами…
– Это у тебя проблемы с деньгами. Ты же врач… – произнесла она таким тоном, каким можно было произнести «ты нищий». – У меня таких проблем нет. Я зайду в сеть и сниму столько, сколько мне нужно.
– И как ты их снимешь – по счету с карты? Не боишься, что твои враги засекут тебя? Счета в банках именные, с электронной подписью…
– Ты в этом ничего не понимаешь, – сказала она с неожиданной надменностью, морщинки нарисовались на секунду на ее лбу, и я снова увидел, что ей никак не двадцать один, куда больше ей. – Не волнуйся, я не дура и не дам себя засечь. Ты врач, твоя работа – медицина. А это, – она показала на экран, – моя работа. Я знаю, как и что делать.