Вскоре он обнаружил себя на Большой Лубянке возле магазина «Все для охоты и путешествий». Не случайно обнаружил, конечно.
Сколько он скитался по этим улицам!
В Татьянин день толпы студентов гуляли по Москве до поздней ночи, ездили, обнявшись, втроем, вчетвером, на одном извозчике. Толпами вываливались из Университета на Большую Никитскую и, с пением «Gaudeamus» шли к Никитским воротам и Тверскому бульвару, оседая в местных ресторациях, чайных и пивных.
Оставить все это? Вернуться в теплую Одессу, где окончил гимназию.
Ни с чем вернуться? Изгнанным и опозоренным?
И он толкнул дверь в оружейную лавку.
Хозяин пытался соблазнить его кольтами и лефоше, но было бы на что деньги тратить! И он купил тульский капсюльный пистолет за три целковых.
Склифосовский вернулся домой и сел за начатое письмо.
Но текст не шел, слова казались глупыми и неуместными, и он ограничился короткой запиской:
Ваше Императорское Высочество, Александр Александрович!
Мне предписано государем оставить университет и покинуть Москву. Безусловно, я не должен был публиковать результаты, недостаточно проверенные и обоснованные. Простите, это моя вина.
Он дошел до почты, еще закрытой по причине раннего утра, и опустил письмо в темно-зеленый почтовый ящик у дверей.
Вернулся, зарядил пистолет и встал к окну. Оно выходило на немощеную улицу, которую развезло по осени. Только сейчас чуть подморозило коричневую грязь.
Там было холодно и пусто.
Он поднял пистолет и приставил его к виску.
Глава 7
Ночью Саша не спал. Это он за полвека отрастил воловью шкуру, и ему можно хоть матом отзывы писать. А они — его медицинская команда — дети двадцатилетние!
Склифосовский казался покрепче и выглядел взрослее, чем однокурсники его Анюты, там в будущем. Все-таки Николай Васильевич из приюта и судьба его не баловала. Но кто его знает, какая там тонкая душевная организация!
Было около шести утра, когда Саша выстроил план действий и разбудил Гогеля.
— Григорий Федорович, я дико извиняюсь, но мне срочно нужен телеграф.
Гувернер встретился с ним взглядом и даже ничего не спросил.
— Здесь телеграфная станция в нижнем этаже, — сказал Гогель. — Пойдемте!
— А они сейчас работают? — засомневался Саша.
— Это дворцовая станция, — кивнул гувернер. — Там круглосуточный караул.
Они спустились вниз, унтер-офицер посмотрел на великого князя и генерала и пропустил без вопросов.
Саша сочинил две коротких телеграммы и сдал телеграфисту.
Тот прочитал, посмотрел с некоторым недоумением, но кивнул и сел к аппарату.
Склифосовского отвлекли звуки из соседней комнаты, где располагалась лаборатория и стояла клетка с морскими свинками. Накануне вечером он практически забыл про них, не до того было.
Он положил пистолет на подоконник и зашел в лабораторию.
Одна из свинок забилась в угол, тяжело дышала и кашляла. Капустные листы, петрушка и кусочки морковки на подстилке казались нетронутыми, зато была выпита вся вода. Существо подняло на хозяина бусинки черных глаз и посмотрело совершенно осмысленно и умоляюще.
Николай Васильевич потрогал розовый носик несчастной. Он был горячим и сухим.
Еще два золотистых с белым зверька, которым прививали туберкулез, выглядели лучше, но тоже не такими бодрыми, как обычно. И только свинки в отдельной клетке, которым Александр Александрович приказал ничего не вводить хрюкали и лопали сено. Контрольная группа.
А вводили трем первым гной из язв больных золотухой.
У Николая Васильевича захватило дух. Если животное умрет, и у него будут найдены гранулемы, значит будет доказана не только заразность чахотки, но и тот факт, что золотуха — все лишь форма туберкулеза.
Он взял журнал наблюдений до того довольно скучный и начал описывать состояние больной.
Его отвлек стук в дверь.
За порогом стоял почтальон и вид имел подобострастный.
— Господин Склифосовский? — спросил он.
Николай Васильевич кивнул.
— Вам телеграмма, Ваше Благородие! — с придыханием провозгласил визитер. — Из Петербурга. Из Зимнего дворца!
Мы правы! Мы правы! Мы правы! — гласила телеграмма. — Это они ослы! Я знаю это совершенно точно. Возьмите себя в руки и держитесь! Извините, что молчал. От меня скрывали. Ничего не предпринимайте без совета со мной.
— Я тоже знаю, — проговорил Склифосовский.