— Не считается. Первого декабря была слабенькая и нерешительная апологетика, а не дифирамбы.
— Ну, читай дальше. Это еще не все.
Дальше были напечатаны выдержки из писем Саши к Герцену. Публикации предшествовало кратенькое предисловие.
У нас нет разрешения на публикацию этих отрывков, и их автор безусловно не хотел быть разоблаченным, — писал Александр Иванович, — поэтому мы убрали из его писем все, что может позволить угадать имя нашего корреспондента. По взглядам он, пожалуй, близок к автору «Обвинительного акта» господину Ч., однако менее категоричен, и в нем нет страха перед свободным русским словом и убеждения в ненужности российского парламентаризма.
У его писем есть особенность, о которой мы сочли необходимым предупредить. Они написаны в пропагандируемой автором «новой орфографии», то есть без «еров» на концах слов, без ижицы, где либо, и без ятей.
Автор утверждает, что он понимает, где их писать. Зная, к какому слою общества он принадлежит, мы готовы поверить.
Мы тоже знаем, где их писать, однако убедились, что письмо легко читается и без них, и они ничего не добавляют к его смыслу.
— Мать! — сказал Саша. — Это они так охраняют мое инкогнито.
— «Новая орфография» выдает тебя с головой, — усмехнулся Никса. — Хотя «папа́» везде заменили на «государь».
Получилось все равно несколько фамильярно: «Государь не понимает степени собственного героизма».
Кое-где выкинули куски и заменили многоточиями. Например, «Что касается смелости моей части переписки, думаю… законов, по которым частная переписка может влечь за собой некие уголовные последствия, быть не должно».
При этом все антисоциалистические и антиреволюционные пассажи оставили. И антивоенные естественно.
И спич про отказ от модернизации. И критику «Уложения» пополам с восторгами. И размышления про конституцию.
— Зато у меня мощная пропагандистская поддержка, — заметил Саша. — Причем совершенно бесплатно.
— В последнем я бы не был так уверен, — сказал брат.
Это было не все. На последней странице «Колокола», перед анонсами книг красовался «Трубач». Правда в старой орфографии и под именем Михаила Щербакова.
Но зато с предисловием. На этот раз Николая Огарева. Видимо, на правах поэта.
Мы не знаем, кто такой «Михаил Щербаков», — писал Огарев, — хотя несколько стихотворений того же автора уже были опубликованы в «Морском сборнике». Говорят, это рано умерший студент историко-филологического факультета Московского университета, однако мы не нашли никого, кто бы его помнил.
Простим автору некоторые шероховатости и перебои ритма, эти стихи предназначены для исполнения под музыку, и под гитару звучат замечательно. «Трубача» с начала осени поют везде: в кадетских корпусах, российских университетах и светских гостиных. Так что в Россию вернулась мода на классическую испанскую гитару.
— Ну, все! — вздохнул Саша. — Сдали с потрохами!
Номер заканчивался анонсом мемуаров Екатерины Второй и княгини Дашковой. И те, и другие Саша читал в Перестройку и не нашел особенно откровенными.
Кто-то насчитал в Российской истории 14 оттепелей. Интересно мемуары Екатерины Алексеевны и ее подруги в каждую переиздают?
Саша вернулся к началу и честно прочитал статью про освобождение крестьян. Да, там тоже было отчего объявлять голодовку. Обсуждался в основном вопрос, должны ли крепостные выплачивать помещику компенсации за свои избы и огороды при них. Ну, как! Государь же написал, что вся земля принадлежит помещикам, а значит, все, что на ней — тоже. По степени свинства это было сравнимо со ссылкой Склифосовского.
Вызов на ковер к папа́ в тот самый зеленый кабинет с портретом Петра Великого и бюстом Жуковского Саша ждал со дня на день.
Но как-то все обходилось.
Он сходил на все уроки в среду. Получил разрешение Сухонина сдать экстерном не только арифметику, но и тригонометрию. Поскольку вывел все формулы одну за другой и прорешал пару страниц уравнений.
Неплохо пофехтовал с Никсой у Севербрика. И получил похвалу даже от Грота за успехи в немецком и расположении «ятей».
— Я читал ваше письмо в «новой орфографии», — шепотом прибавил Яков Карлович. — Это все умно, но в русском языке есть некоторые узкие места. Я напишу подробно. Видимо, в «Современник».
— Обязательно прочитаю, — улыбнулся Саша.
А в четверг, наконец-то, Елена Павловна позвала его на очередные посиделки. Не прошло и полгода.
«Будут промышленники, — писала она. — Часовщик Павел Буре, фортепьянные мастера Шредер и Беккер. Как ты хотел. И еще несколько интересных людей, которые сами просились с тобой встретиться. Я их тебе представлю».