Только после парада семья смогла вернуться в свои покои.
И тогда народ ломанулся под сень.
Из окна дворца не было видно, что там происходит.
Только люди выходили оттуда с бутылками, ведрами и целыми бочонками с водой.
— Они действительно ныряют в прорубь? — поинтересовался Саша. — Она еще не замерзла? По-моему, еще при нас покушалась покрыться тонким ледком.
— Ныряют, не сомневайся, — сказал брат. — Еще как ныряют.
— Слушай, я хочу посмотреть на это действо, мне интересно.
— Надеюсь, сам туда не полезешь?
— О, нет!
— Чуть позже, — пообещал не участвовавший в шествии, но вернувшийся на службу Рихтер, — когда народ немного разойдется.
Когда они вышли из непарадного «Детского» подъезда Зимнего, на западе уже горел закат, окрашивая оранжевым и розовым снег на Невском льду и бросая на лед длинные синие тени от колонн «иордани» и копошащегося под ней народа.
Они подошли ближе, и то, что Саша увидел под сенью, повергло его в глубокий шок.
Глава 13
То, что мужики бросаются в прорубь в одних нижних рубахах, а то и нагишом, прикрыв руками причинной место, для Саши неожиданностью не было. То, что женщины всех сословий делают тоже самое, только в рубашках, в общем, тоже.
Но то были дамы, не отличавшиеся стыдливостью, ибо мокрое белье прилипало к телу и только подчеркивало все формы, а эпоха, знаете ли викторианская. Так что наиболее скромные прыгали в прорубь вообще во всем, что на них было, разве что сняв шубу, а иногда и не сняв.
Мужская половина купальщиков со смехом помогала им выбраться обратно.
При этом никаких раздевалок прорубь не предусматривала.
Рихтер взглянул на Сашу и понял все неправильно.
— Может быть, вам не стоило сюда спускаться, Александр Александрович, — задумчиво проговорил гувернер.
— Я не на то смотрю, Оттон Борисович, — сказал Саша. — Никса, они что так домой и пойдут? В мокрой одежде?
— А как еще? — спросил брат.
— Им обычно недалеко, — успокоил Рихтер.
— Да хоть рядом! — возмутился Саша. — Мороз же! Это гарантированная пневмония.
— Пневмо… что? — переспросил Никса.
— Болезнь лёгких, — перевел Рихтер, учивший греческий в Пажеском корпусе.
— Воспаленье лёгких, — уточнил Саша.
— Понимаешь, вчера девушки гадали, — объяснил Никса, — а это грех. Смыть же надо.
— Ты в это веришь?
— Я — нет, а они — да. Баженов говорит, что это языческий обычай, который вообще к христианству отношения не имеет. Что грехи смывает не ледяная вода из проруби, даже освященная, а искреннее раскаяние.
— Да? Пусть напишет. Мне больно смотреть на это коллективное самоубийство.
Но купающиеся в тулупах мещанки были еще не самым страшным. Потому что одна из купальщиц притащила с собой грудного ребенка, раздела и тоже погрузила в прорубь.
Саша сделал шаг вперед.
— Стой! — приказал Никса.
Саша оглянулся.
— Они считают, что это спасет от болезней на весь следующий год, — более мягко добавил брат.
— Мало ли, что они считают! — возразил Саша. — Да уж! Спасет от болезней!
Мещанка с ребенком оказалась не одинока. Ее примеру последовали еще две женщины, погрузив в прорубь своих младенцев. А за ними плюхнулась в воду во всей одежде девочка лет пяти.
И Саша сделал еще один шаг вперед.
Никса шагнул за ним и положил ему руку на плечо.
— Не отнимай у толпы ее игрушки, — посоветовал он.
Это были еще не самые опасные «игрушки» толпы. Потому что один из мужиков лег на лед, зачерпнул в ладони невскую воду и стал жадно пить. Его примеру последовали еще несколько человек, в том числе женщины и та маленькая девочка в мокрой одежде.
— Они что спятили? — поинтересовался Саша. — Самый центр города. В Неву идут все стоки. Это же просто суп из бактерий!
Остальная публика, воспользовавшись затишьем и успокоением волнения в «иордани», в которой временно никто не плескался, стала наполнять водой ёмкости всех форм и размеров: от кринок и кувшинов до деревянных ведер и бурдюков.
— Они тоже будут это пить? — спросил Саша.
— Окроплять дом, — уточнил Никса, — ну, и пить, конечно.
— Слушай, это надо остановить! — воскликнул Саша.
Никса обнял его за плечи.
— Саша, ты знаешь историю архиепископа Амвросия? — спросил он.
— Может быть, по-моему, Амвросиев было много.
— Не слышал о Чумном бунте?
— Слышал, конечно.
— Я имею в виду архиепископа Московского Амвросия Зертис-Каменского.
— Не помню. Напомни.