— Дело было при прапрабабушке, когда в Москву пришла чума. Говорят, что в день умирало по тысяче человек, люди падали мертвыми прямо на улицах или трупы выбрасывали из домов, и их не успевали убирать.
— Иногда хоронили в садах, на огородах или в погребах, — добавил Рихтер.
— Еще при Петре Великом над Варварскими воротами Китай-города был помещен список Боголюбской иконы Божией Матери, — продолжил Никса. — Во время эпидемии в народе распространился слух, что икона исцелила многих людей во Владимире. Так что перед Варварскими воротами начали собираться толпы людей, икона была снята, перед ней совершались молебны, и каждый желающий мог приложиться к ней.
— Во время чумы? — переспросил Саша.
— Да, именно, — кивнул Никса.
— И куда смотрела собеседница Вольтера Екатерина Алексеевна?
— Государыня была в Петербурге, — вступился Рихтер.
— А назначенный ею архиепископ Амвросий — в Москве, — продолжил Никса. — Он с Вольтером не переписывался, но прекрасно понимал опасность и приказал убрать икону, прекратить молебны, а короб с пожертвованиями — опечатать. Толпа не позволила унести икону и решила, что архиепископ присвоил деньги. Ударили в колокол на Набатной башне. С криком «Грабят Богородицу!» вооруженные топорами, дубинами, камнями и кольями мятежники бросились сначала в Кремль, в резиденцию архиепископа в Чудовом монастыре. Амвросия там не нашли, но монастырь разграбили. Настигли его в Донском монастыре, где он и был убит. После этого бунтовщики начали громить карантинные заставы, чумные больницы и дома знати. Пришлось применить силу, чтобы подавить бунт.
— Считаешь, что меня тоже разорвут на куски эти милые люди? — спросил Саша.
И кивнул в сторону веселых горожан над ледяной прорубью.
— Вполне могут, — сказал Никса. — Поэтому я тебя туда не пущу.
— Сколько человек погибло при подавлении восстания? — спросил Саша.
— Около ста, — сказал Рихтер, — более трехсот было арестовано, и четверо казнены. Те, кто принимал участие в убийстве архиепископа.
— Думаю, что спасли больше, — сказал Саша.
— Да-а? — удивился Никса. — Ты не на стороне мятежников?
— Бунт бунту рознь, — заметил Саша.
— Между прочим, колоколу, в который ударили в набат, вырвали язык, — добавил Никса.
— Туда ему и дорога, — хмыкнул Саша.
— Саш, что с тобой? — поинтересовался брат. — Тебя не подменили? Народ же восстал.
— Это не народ, это чернь восстала.
— Ты выговорил это слово? — усмехнулся Никса. — «Чернь»?
— Иногда других слов нет.
— У истории бунта было продолжение, — сказал Оттон Борисович. — Генерал Еропкин, подавивший бунт отправил Екатерине Великой доклад о событиях, в котором просил прощения за кровопролитие в Москве и об отставке.
— Конечно, лучше было без крови обойтись, — заметил Саша, — но тогда не умели.
— А что можно было сделать? — спросил Никса.
— Ну, там, газ пустить, из водометов облить, резиновыми пулями стрелять.
— Так, — хмыкнул Никса. — Ты, оказывается, можешь посоветовать, как разгонять мятежников.
— Иногда, — согласился Саша. — Никогда не считал, что протестующие всегда правы. Бывают и идиотские протесты. Уволила Екатерина Еропкина?
— Послала приказ об увольнении с открытой датой и наградила двадцатью тысячами рублей.
— Слишком откровенно, конечно, — заметил Саша. — Но понятно.
— Разбираться в причинах бунта и устранять последствия Екатерина послала графа Орлова, — продолжил Рихтер. — Он открыл новые больницы, повысил жалованье докторам и стал платить горожанам за пребывание в карантинах.
— Сработало? — спросил Саша.
— Да, — кивнул Оттон Борисович, — эпидемия пошла на убыль и к зиме практически прекратилась.
— Понятно, — сказал Саша. — Не будь, как архиепископ Амвросий, а будь как Григорий Орлов. В общем согласен. Конечно спасти людей лучше, чем пожертвовать собой. Но это безобразие надо запретить, в идеале царским указом.
— Я не ослышался? — усмехнулся Никса. — Ты хочешь что-то запретить? А как же свобода?
— Нет никакого противоречия, — возразил Саша. — Все очень просто. За жизнь против смерти, за свободу против рабства, за прогресс против мракобесия. Поэтому любой уважающий себя либерал всегда за карантины и разгоны протестующих против них. Так что я всецело на стороне прапрабабушки и её эээ… друга. Здесь до конца зимы будут нырять в ледяную воду?
— Нет, — сказал Никса. — Только три дня.
— Не успеем, — вздохнул Саша. — Но хоть к следующему году. Папа́ со мной не разговаривает, но я ему напишу.