— Пойдемте, сначала я покажу вам нашу больницу для рабочих, — предложил хозяин.
Понятно! Гучков уловил настроение гостя и решил показать соцпакет.
Больница была маленькая, на 15 коек, но видимо, и это было круто.
— У нас ещё есть училище на 140 мальчиков, — похвастался Гучков.
Училище оказалось двухэтажным деревянным бараком, которые ещё и в начале 21-го века можно найти в России, особенно в регионах. Классы были большие, а обстановка напоминала картину Маковского «В сельской школе»: никаких тебе парт, один большой деревянный стол с деревянными лавками. И дети разного возраста в одном классе.
— А для девочек школы нет? — спросил Саша.
— Построим! — пообещал Гучков. — Кроме того, у нас есть бани для рабочих.
Бани оказались небольшим, зато кирпичным строением. У входа по случаю субботы толпились рабочие, и из трубы шёл дым.
Хозяин изящно обвел вокруг и, не заходя внутрь, подвел к длинному зданию с застекленными стенами и крышей.
— А это оранжерея моего батюшки.
— Та самая?
— Да!
В нос ударил божественный апельсиновый запах. В темно-зеленой листве деревьев висели оранжевые плоды в обрамлении белых цветочков, что поразило Сашу до глубины души. Он думал, что растения цветут и плодоносят одновременно только в даосском раю.
Гучков нарвал штук пять покрупнее и поярче.
— Угощайтесь Ваше Высочество!
Саша вежливо взял один.
— Благодарю, — сказал он. — Остальное отправьте ко мне с лакеем.
Сочный апельсин легко чистился, разламывался на крупные дольки и даже не был по-тепличному безвкусен.
Они прошли через ажурную арку, увитую мелкими белыми розочками, и апельсиновая роща сменилась лимонной, а потом ананасными грядками, где золотые плоды сидели в розетках широкой и остроконечной, похожей на осоку травы.
Ефим Федорович выбрал ананас покрупнее и поспелее. Саша кивнул. И плод перекочевал к лакею.
А фабрикант выбрал ещё один, менее внушительный, для Гогеля.
Всё-таки в оранжереях всегда слишком жарко и душно, и Саша был рад снова оказаться под открытым небом.
Недалеко от выхода располагался солидных размеров особняк с портиком и колоннами.
— Мой дом, — сказал Гучков. — Могу ли надеяться видеть вас у меня на обеде?
— Можете, — кивнул Саша. — Прямо на работе живете…
Фабрикант скромно улыбнулся и показал рукой куда-то в заросли деревьев на берегу пруда:
— У меня и дача здесь. Можно потом откушать чаю на даче.
— Это все замечательно, — оценил Саша. — Но вы мне обещали помещения для рабочих показать. Было бы очень любопытно…
Глава 24
Они прошли мимо длинных складов с двускатными крышами и оказались перед деревянным бараком.
— Это казарма для рабочих, — пояснил Гучков.
Слово «казарма» Саше сразу не понравилось.
Они вошли внутрь, и Ефим Федорович открыл дверь в большую комнату метров в тридцать-пятьдесят.
Первое, что бросилось в глаза — печка с плитой, на которой женщины в сарафанах и лаптях готовили еду, которая пахла не то, чтобы совсем отвратительно, но посредственно. К вони похлебки примешивался запах пота и давно немытых ног.
Женщины оторвались от работы и поклонились в пояс хозяину и его спутникам.
На веревках, протянутых через всю комнату, сушилась одежда. Ни простыней, ни пододеяльников, ни наволочек — только портки, мужские и женские рубахи и нижние юбки.
— Ефим Фёдорович, а почему они на улице белье не сушат? — удивился Саша. — Сухо же.
— Боятся, что украдут, — объяснил купец. — Они спят-то в сапогах… у кого есть.
Вдоль стен были выстроены деревянные нары в два яруса, на которых собственно и спали. Вперемежку: мужчины, женщины, дети. Прямо в одежде и без всякого белья. Просто положив на голые доски армяк, кафтан или ватную кацавейку.
Счастливых обладателей сапог можно было по пальцам пересчитать. Расстаться с дорогостоящим предметом гардероба никто не решался. Да и лапти предпочитали не снимать.
Между нарами в центре комнаты располагались длинные деревянные столы и несколько лавок.
Вся обстановка живо напомнила Саше камеру где-нибудь в Бутырке. Только что без решёток.
— У нас чисто, — похвастался Гучков, — два раза в неделю подметаем, даже клопов нет.
Саша оценил. По слухам, клопы водились даже в Зимнем. Саша их не застал, поскольку в начале пятидесятых, когда Мама́ поселилась в отремонтированных для неё комнатах, была предпринята масштабная кампания по борьбе с насекомыми, и порошки персидские и турецкие закупались в товарных количествах.