— А! — сказал он. — И всё?
— Вы проходите, Григорий Федорович, — пригласил Саша. — Чайку?
Жуковская привстала и протянула Гогелю ручку для поцелуя. Он галантно коснулся её губами.
— Какой чай, Александр Александрович! — возмутился гувернер. — Половина двенадцатого.
— Я тоже думаю, что время совершенно детское, — согласился Саша. — Да, это не всё. Еще мы говорили о грехе.
— О грехе? — испугался Гогель.
— Крестоносцы, взяв Иерусалим устроили там резню и грабеж. Вот мы и обсуждали, является ли это грехом, если во славу божию, и была ли на то Господня воля.
— Ещё Его Высочество попросил у меня помощи с немецким, — перевела Жуковская разговор на менее скользкую тему. — А я не посмела ему отказать.
— Да, — согласился Саша. — Сначала я попросил Александру Васильевну быть моей спасительницей от немецкого языка, поскольку получил письмо от академика Ленца.
— С немецким и я бы мог помочь, — сказал Гогель.
— Конечно, — сказал Саша, — но я решил, что это не для солдата. Только дама может найти верный тон в переписке с университетским профессором и европейской знаменитостью.
— Написали ответ? — спросил Гогель.
— Да, конечно, — кивнул Саша.
И забрал письма с секретера.
— Вам надо возвращаться, — сказал гувернер. — Прощайтесь.
Саша вздохнул.
— До свидания, Александра Васильевна, — сказал он. — Мне бесконечно горько покидать вас столь неожиданно. Надеюсь, что у нас ещё найдется, что обсудить из истории мировой литературы.
И слегка поклонился.
А она присела в церемонном реверансе.
— Я надеюсь на вашу скромность, — сказал Саша Гогелю, когда они спускались в детскую на второй этаж. — Говорить ту не о чем, но Токвато Тассо — это сложно. Как бы чего попроще не выдумали.
— Николай Васильевич тоже знает, что вы пропали, — заметил Гогель.
— Зиновьев тоже человек чести.
— Но мы обязаны…
— Папа́ я беру на себя. Думаю, он меня поймет.
В последнем Саша совсем не был уверен.
— И что написал Ленц, Александр Александрович?
— Что, если уж я переписываю его учебник, неплохо бы назначить его ответственным редактором, поскольку я недостаточно опытен, чтобы делать это без его супервайзинга.
— Без чего? — растерялся Гогель.
— Бесценных консультаций. И я с этим совершенно согласен. Его же учебник.
— Вы переписываете учебник академика Ленца? — поразился Гогель.
— А Соболевский не говорил? Он мне немного помогает.
— Нет, пока.
— Учебник, к сожалению, слегка устарел.
17 апреля в день рождения государя был большой выход. Так что вернулись в Зимний.
Члены царской семьи и придворные собрались в Малахитовой гостиной.
Было утро, но солнце давно взошло и заливало город ослепительным светом. По синей Неве плыли редкие бело-голубые льдины, невероятной толщины и чистоты. Говорят, такие приносит с Ладоги.
Жуковская была здесь. В придворном платье: верхнем — из пурпурного бархата с золотым шитьем, нижнем — расшитым тем же узором белым атласе. Рукава с разрезом, как у Василисы Премудрой из сказки. И на голове что-то золотое, похожее на небольшой кокошник, и с него падает почти до пола тончайшая белая вуаль. И на плече голубой бант с шифром императрицы.
Саша улыбнулся и слегка поклонился ей, не решившись подойти ближе. Учитывая обстоятельства, чтобы не усугублять.
Отреагировать она не успела, потому что в зале появился Папа́ в окружении военных и пришлось приседать в реверансе.
Царь сиял не хуже позолоты потолка, люстр и капителей.
— Дама и господа! — сказал он. — Ведень взят. Только что поручик граф Ферзен привез подробности.
И Папа́ ласково взглянул на стоящего рядом молодого офицера.
Присутствующие ответили радостным «ура».
— Генералу Евдокимову, который командовал осадой, — прибавил император, — пожалованы орден Святого Георгия третьей степени и графское достоинство.
Придворные окружили поручика Ферзена.
Молодой граф был обаятелен, почти красив.
Фамилия Ферзен была Саше смутно знакома. Кажется, именно с родителями гонца с Кавказа была связана романтическая история, довольно далеко от оригинала пересказанная Нашим Всем (Пушкиным А. С.) в повести «Метель». Собственно, матушкой нашего героя была урожденная девица Строганова, дочь графа Павла Строганова. А сильные и богатые Строгановы вовсе не горели желанием выдавать ненаглядную доченьку за какого-то мелкого эстляндского графа Ферзена, в которого доченьку угораздило влюбиться.