— А! — одобрительно кивнул Саша.
Хотя ни фига не понимал, ни, чем пажеский корпус отличается от кадетского, ни чем юнкерское училище от того и другого.
— Григорий Федорович, а можно мне какую-нибудь коробку завести для моих карточек? От чая там или от печенья. Ну, чтобы был порядок.
Слово «порядок», похоже, обладало для Гогеля магической силой, и он позвал лакея.
На улице стемнело, и в комнате зажгли свечи. Вскоре прибыла и коробка, которая оказалась скорее деревянной лаковой шкатулкой с портретом папá в короне на фоне московского пейзажа.
Стрелки каминных часов неумолимо ползли к десяти.
— Григорий Федорович, а вы знаете, что такое «тайм-менеджмент»? — спросил Саша.
И по длине паузы предположил, что Гогель не владеет английским.
— Нет, — сказал гувернер.
— Очень просто, — начал Саша. — Берется день от подъема до отбоя и делится на промежутки по 10 минут. И каждый десять минут надо записывать, что делал. Например, от двенадцати сорока до двенадцати пятидесяти плевал в полоток. А от двенадцати пятидесяти до часа трепался с Володькой. И значит, это время ты просрал.
— Александр Александрович!
— Потратил попусту. А, если потратил попусту, например, оставляешь себя без ужина. Ну, или без Вальтера Скотта. В сложившихся обстоятельствах не вижу другого способа все успеть. Но для этого часы нужны.
Гогель посмотрел с уважением.
— У вас есть часы, Александр Александрович.
Он встал, подошел к его прикроватной тумбочке и вынул оттуда почти такой же брегет, как у Никсы. И, кажется, тоже золотой. Но, кроме часов на свет божий появился похожий на еженедельник объект в кожаном переплете.
— Вот, кстати, и ваш журнал! — радостно прокомментировал гувернер.
И водрузил на стол и брегет и «журнал».
Часы Саша тут же увел и опустил в карман, а на «журнал» взглянул вопросительно.
— Что за «журнал»?
— Не помните?
Гогель помрачнел: каждое свидетельство сумасшествия воспитанника он воспринимал, как личную трагедию.
— Нет, — беспощадно подтвердил Саша.
— Вы сюда записывали события вашей жизни, — объяснил гувернер.
— А! Дневник.
Саша просмотрел последние записи. Похоже, прежний Александр Александрович на ведение «журнала» не особенно заморачивался. Записи были коротки и сухи: что делал, с кем встречался, где был, куда ходил. Но, какую-то информацию и из них почерпнуть было можно.
— Вам нужно продолжить вести журнал, — сказал Гогель.
— Может быть, не сегодня? — взмолился Саша.
— Сегодня.
— Ладно.
Саша отложил французский и взял перо.
— Какой сегодня число, Григорий Федорович? — спросил он.
— 16 июля, пятница.
Неужели прошло только три дня? Кажется, он здесь уже вечность!
Саша поставил число и записал:
«Сегодня утром познакомился с генералом Гогелем. Был в библиотеке дворца-коттеджа: типичная резиденция королевы эльфов. Нашел в „Лексиконе“ статью про „Лауданум“ (надо учить немецкий), сыграл „К Элизе“. Был у Никсы в Сосновом доме. У него отличная катана. Рассказал про 47 верных ронинов.
Был у мамá, играл „К Элизе“, говорил о поэзии с Тютчевой, рассказывал про ронинов. Дискутировал с Анной Федоровной об особом пути России, высказался о ликвидации крестьянской общины. На последнем папá прервал и выставил за дверь. Почему интересно? Вроде ничего крамольного.
Переселили в комнату к Володе. Рассказал ему начало „Гарри Поттера“, занимался французским. Попросил учителя немецкого, говорил о тайм-менеджменте».
На отъебись, конечно. Но все равно, куда более подробно, чем до болезни. Интересно, кто это будет читать, кроме него? Если только потомки — это одно, если Гогель — другое, а если папá — еще интереснее.
Украдкой загнул уголок страницы. Очень явно, конечно. И не всякий будет отгибать.
Похвалил себя за то, что обошелся без клякс, хотя мелкие чернильные брызги все равно присутствовали.
В уборной, умываясь перед сном, вырвал у себя волос и, вернувшись, незаметно вложил в «журнал». Ну, да! Смотрел с дочкой «Тетрадь смерти». А, как же?
Когда он вернулся, Гогель капал в ложечку лауданум.
— Григорий Федорович, вы передали папá, что это такое? — спросил Саша.
— Я ему написал, — сказал Гогель. — Но никаких указаний не было.
— Ясно. Я сам ему скажу.
— Александр Александрович! Это лекарство продается в любой аптеке. Абсолютно ничего страшного.
— Угу! А еще в Древнем Риме был свинцовый водопровод.
— Александр Александрович, есть предписание врача, и его пока никто не отменял.
— Хорошо. Есть чем запить? А то это ужасная гадость!
Стакан воды нашелся, и Саша старательно изобразил отвращение, проглотив в обще-то довольно приятный на вкус чай. И мысленно поздравил себя с тем, что не понадеялся на легальные пути.
Свечи потушили, и через полчаса генерал оглушительно захрапел.
Брегет Саша успел незаметно спрятать под подушку.
В детстве при подобных обстоятельствах он включал под одеялом фонарик и читал. Но свечку под одеяло не затащишь.
Прождал еще четверть часа и без пятнадцати одиннадцать сел на кровати. Володька, вроде, тоже дрых. А за окном вставала огромная желтая луна.
Он положил подушку на середину кровати, укрыл ее одеялом, прихватил часы, Корфа, одежду и ботинки и босиком прокрался в уборную.
Все-таки в уборной с креслами, столиком и подсвечником есть свои преимущества.
Зажег свечу. Оделся. Ситуация все больше напоминала пионерлагерь. Научить что ли Никсу мазать зубной пастой соседний отряд? Это Володьку что ли?
Увы! Пасты нет, а порошок совершенно не годится.
Почитать оставшийся час или погулять по ночному парку? Первое комфортнее, но может кто-то проснуться. Второе в общем-то даже романтичнее: луна, воздух и все такое…
Счел, что безопаснее немного переждать, пусть разоспятся.
Положил часы на столик перед собой и открыл Корфа.
Собственно, труд сей касался восстания декабристов, но начинался с предыстории, то есть тайного отречения младшего брата Александра Первого Константина Павловича и не менее тайного назначения наследником третьего брата Николая Павловича. Почему бы это не обнародовать, не понимал даже автор.
В общем, секретная рокировочка, посвятить в которую народ как-то позабыли.
Саша дочитал до длинного французского письма Великого Князя Александра Павловича и малодушно открыл перевод в конце, поклявшись вернуться к оригиналу, как только ватман и ножницы будут под рукой. На первый взгляд незнакомых слов в сем историческом послании было даже гуще, чем в «Лизетте».
Будущий Император Александр Первый писал другу детства, как его удручает перспектива занять ужасный престол этой страны, где порядка никогда не было и нет, все части управляются дурно, все воруют, а империя только и стремится, что к расширению своих пределов. Как сладко было бы отречься от этого мерзкого трона, окруженного льстецами и честолюбцами, переложить шапку Мономаха на какого-нибудь лоха и счастливо эмигрировать на туманные берега Рейна, потому что управлять в одиночку такой махиной все равно совершенно невозможно!
Почему несчастный император Александр Павлович так не воплотил столь романтическую мечту Саша узнать не успел, потому что послышался шорох, и ручка двери начала поворачиваться.
Глава 16
— Саша, я знаю, что ты здесь, — послышалось за дверью.
Голос был Володькин.
Саша открыл.
— Ладно, заходи!
Володя окинул его взглядом.
— Ты, куда-то собрался?
— На свидание.
— С барышней?
— Неважно, все равно тебя не возьму.
— А, если я Гогеля разбужу?
— Предатель!
— Будить?
— Вов, есть мирное решение. Ты сейчас ложишься спать, а я тебе потом рассказываю про свидание. Будет интересно.
— Хорошо. Еще одна глава про Гарри, и ложусь.
Было без пятнадцати двенадцать, когда Саша дошел до эпизода с покупкой магических предметов в Косом переулке, и Володька, наконец, отстал.