При этом повторяется та же косвенная коррекция «златого века» Екатерины, присутствовавшая в Павловской оде, — нравы двора должны стать образцом для подданных:
Важно, что личные качества царя поставлены на первое место среди факторов, обеспечивающих счастье подданных. Молодой монарх — человек, пленяющий красотой («Как ангел божий ты сияешь / И благостью и красотой»), «любимый и любви достойный» — сам становится для Карамзина гарантом благополучного царствования.
Как и в Павловской оде, настойчиво подчеркивается необходимость союза монарха и муз, противостоящих придворным льстецам:
Вторая александровская ода написана Карамзиным как реализация центрального тезиса державинской оды «На рождение в Севере порфирородного отрока» «Будь на троне человек»:
Карамзин опять вводит в действие весь арсенал образов и аналогий, наработанный предшествующей одической традицией: обыгрывание Первого как части царского титула («И будешь Первый по делам!») и формулы «отечества отец», упоминание Петра I и Екатерины II в качестве образцов для подражания, педалирование грандиозных размеров России («Монарх России, полусвета!»[21]), величия ее военных побед. Однако главная установка, которую Карамзин пытается внушить молодому царю, продолжает его предшествующие оды: отказ от войн, кроткое правление, направленное на устроение внутренней жизни России. Гарантией благополучия страны опять-таки объявляется сам Александр — «Ты сам себе в добре закон» (Карамзин: 265). Это — «монарх сердец!» (Карамзин: 269), которому «любовь одна прелестна» (Карамзин: 266), который знает «обязанность царей —/ Быть провидением людей!» (Карамзин: 268).
И в этой оде Карамзин не упускает случая использовать панегирик в полемических целях. Проводя идею строгой законности в противоположность тирании (ср.: «Сколь необузданность ужасна, / Столь ты, свобода, нам мила / И с пользою царей согласна» — Карамзин: 266; мысли, подхваченные затем Вяземским в «Петербурге»), поэт предостерегает Александра от излишнего увлечения либерализмом и радикальными идеями: «Свобода мудрая свята, / Но равенство одна мечта» (Карамзин: 266)[22].
Дальнейший путь развития панегирических жанров в русской поэзии начала XIX в. — это путь сложного взаимодействия традиций Державина и Карамзина, чьи имена стали знаменами двух враждующих литературных партий — «архаистов» («шишковистов») и «новаторов» («карамзинистов»). Шишковисты, опираясь на программные заявления, а не на литературную практику карамзинистов, пытались присвоить себе монополию на патриотическую лирику, на высокие жанры и, в частности, на панегирик. Однако честь создания лучшего поэтического панегирика Отечественной войне 1812 года выпала всё же Жуковскому. Основной поэт лагеря карамзинистов, широко пользуясь достижениями Державина в создании «непанегирического панегирика» и одновременно опираясь на практику своего учителя Карамзина, пишет лирический гимн «Певец во стане русских воинов», где царь прославляется в ряду своих подданных-воинов:
Текст становится переломным в поэтической судьбе Жуковского и в судьбе русского панегирика. Лирика и лиризм делаются основным средством выражения панегирической эмоции, что позволяет Жуковскому напрямую обращаться к власти в лирических жанрах (см. «Императору Александру», «Певец в Кремле» и др.).
Знаменитое послание Жуковского «Императору Александру» — следующий функциональный аналог оды в его творчестве[24]. Наиболее подробно оно проанализировано А. Л. Зориным в книге «Кормя двуглавого орла», в главе «Священные союзы: Послание „Императору Александру“ В. А. Жуковского и идеология христианского универсализма». Как явствует из названия, исследователя интересует «космополитический мистицизм и сентиментальное визионерство как самого императора, так и самого прославленного певца его царствования»[25]. Однако мы не хотели бы, вслед за А. Л. Зориным, сводить послание к «линии официальной апологетической публицистики» Священного Союза (Зорин: 276), хотя мистическая составляющая, которую подчеркивает ученый, в этом тексте очевидна[26].
21
Ср. также: «Россия, мира половина, / От врат зимы, Камчатских льдов, / До красных Невских берегов, / До стран Колхиды и Эвксина, / Во всей обширности своей / Сияет… счастием людей!» (Карамзин: 267).
22
Эти идеи развиты затем в оде на победу над Наполеоном (1814): «Народы! власти покоряйтесь; / Свободой ложной не прельщайтесь: / Она призрак, страстей обман» (Карамзин: 310).
23
24
По мнению исследователей, оно представляет собой новую жанровую разновидность — высокое гражданское послание (см.: I: 723).
25
26
К сожалению, до сих пор не откомментирована библейская и литургическая символика текста.