— Ты серьезно? — Несколько опешила Анна от такой постановки вопроса.
— А тебя, — он прямо посмотрел ей в глаза, — я вижу в будущем моей законной супругой.
— Не дури, — покачала герцогиня головой. — Мы любим друг друга, но политика не прощает чувств, идущих поперек разума.
— Мне уже тридцать три года. И если честно, возводить на престол гнилую кровь Габсбургов я не желаю. Это глупо! Взять и своими руками отравить свой род, оставив потомкам недееспособных монархов на престоле.
— Слушай, дай ей шанс. Тем более что с твоим здоровьем тридцать три года не так много.
— Возможно, — усмехнулся Петр. — Но через несколько лет я хочу предложить Земскому собору провозгласить Россию Империей. А Императору нужна не просто супруга, а Императрица. По крайней мере, первому. И эту… — Петр скривился, — в роли Императрицы я не вижу совершенно. Клуша!
— Но она умна.
— Это не тот ум, Анют. Высокая литература, тонкая духовность и прочая ересь…
— И все же — я прошу тебя — дай ей шанс. Я приложу все усилия, чтобы помочь ей встроиться в наш тесный коллектив. И нашу модную монашку подключим, та всегда за любой кипишь кроме голодовки. А уж наставить на путь истинный закомплексованную и зажатую девицу — ее прямая обязанность как духовного лица.
— Зачем это тебе? — Нахмурившись, поинтересовался Государь.
— А ты думаешь, я горю желанием стать Императрицей? — Грустно усмехнулась Анна. — Мне и сейчас герцогиней очень непросто приходится. Дочь плотника… ай — ай — ай… как я посмела?! Правда, до игнорирования и открытого неуважения, старые роды, конечно, не опускаются, но, поверь, ненавидят меня люто. Дай им шанс и меня повесят на первой же осинке. Да и к Владимиру из‑за меня отношение тоже натянутое. Ты хочешь, чтобы его отравили? И это у нас — в России, где ты смог серьезно встряхнуть вековую пыль аристократической спеси. Про Европу и говорить не стоит. Даже Иосиф, весьма прагматичный мужчина, и тот с трудом со мной общался. Они не могут мне простить происхождения.
— Но ты нужна мне. Понимаешь? Кто еще прикроет мне спину, кроме тебя? Или ты хочешь оставить меня один на один с этим клубком гадюк и тарантулов?
— Я не отказываюсь. Если ты скажешь, что надо, то так тому и быть. Но дай Маше шанс. Она лучше меня подходит на роль первой Императрицы и вызовет меньше возмущений. Понимаю, что рудники Новой Земли смогут переварить любое количество высокородных идиотов, но зачем до этого доводить?
— Хорошо, — после минутной паузы произнес Петр. — Я дам ей шанс. Но только ради тебя.
— Спасибо, — максимально ласково произнесла герцогиня, улыбнулась и нежно поцеловала Государя. Впрочем, на это никто не обращал внимания. Все были заняты паровозом и делились впечатлениями.
Глава 2
25 июня 1705 года. Москва. Преображенское
Торжественный прием делегации могущественного шотландского клана Дугласов прошел вполне обыденно. Пошаркали ножками, растекаясь красивыми словами и вкусно покушали, выпили, наслаждаясь приятной музыкой, к слову, совершенно непривычной для европейцев тех лет, но уже вошедшей в моду среди аристократии России.
И так пару дней кряду.
Шотландцев водили по наиболее примечательным объектам из числа новинок. Показывали храм Святого Петра на Соборной площади, которая продолжала украшаться и отделываться. Демонстрировали работу монетного двора, полностью перешедшего на механизацию. Нескольких иных предприятий, вроде стекольной и ткацкой фабрики. Заглянули и в Кремль, где ударно шли раскопки, совмещенные с реконструкцией. Причем копали тщательно, со всем радением. Да и крепостные стены простукивались, прочищали, освобождались от рукописей да прочего 'хлама', который тщательно описывал, и направлялся на хранение в специальный архив. Где их, собственно и начинали изучать, описывать и систематизировать, копируя те документы, что были сильнее всего повреждены. Ведь в московском климате даже двести лет что для бумаги, что для пергамента очень большое испытание. Да и металл с деревом не вечные, не говоря уже о ткани.
— Но зачем? — Спросила Анна, когда узнала об этой прихоти царя.
— Это важный элемент воспитания подрастающих поколений. Все познается в сравнении. Поэтому, чтобы оценить сколь многого мы добились, нужно всегда помнить о том, с чего мы начинали.
— Логично, — кивнула герцогиня, — но зачем его реконструировать?
— Там много державных зданий. Это все лишнее. Их там быть не должно. Я мыслю так, что стены я приведу к некоторой стилизации военной. Общество военно — исторической реконструкции заведу, дабы в доспехах древних бегали, да потешные бои учиняли для развлечения зрителей. Кроме того, поставлю там большой музей, галерею художественную с картинами да скульптурами, а также огромную усыпальницу монаршую — мавзолей. Само собой — декоративную: со скульптурами, прогулочными коридорами и прочим, дабы обыватели могли ознакомиться с правителями России и их успехами.
— А сам где сядешь? — Усмехнулась Анна. — Все в дворце Преображенском? Мал же он безмерно.
— Мал. Поэтому я решил в Замоскворечье остров искусственный делать. Канал прокопаю, отрежу приличный кусок земли, да обустрою его. Превращу в натуральный сказочный дворец: высокие башни, просторные залы, глубокие подвалы. Строить его, правда, придется довольно долго. Но да не страшно. Лет за тридцать — сорок управлюсь.
Вот к котловану с обширными строительными работами на месте новой царской резиденции шотландцев и сводили. Для пущего проформа, ибо масштаб поражал даже после Соборной площади. Но и на этом не остановились, перейдя к более экзотичному увеселению вроде катанию на воздушных шарах и демонстрации парашютных прыжков учениками Преображенской школы воздухоплавания.
Лишь поздно вечером третьего дня Джеймс Дуглас был приглашен в рабочий кабинет Петра для приватной беседы. Впечатлений он набрался. Первичный стресс прошел. Можно и о делах поговорить.
— Добрый вечер, дорогой друг, — поприветствовал Джеймса царь, рукой указывая ему на кресло.
— И вам здравствовать, Ваше Величество, — кивнул Дуглас, присаживаясь. — Полагаю, настало время обсудить предложение герцогини?
— Верно. Не будем лукавить, положение Шотландии катастрофично. И мне это не нравится. В моем окружение много шотландцев, служащих мне честно и добросовестно. Их боль — моя боль. Я должен предпринять хотя бы попытку спасти вашу замечательную страну.
— Вы думаете, что все так плохо?
— Не удивлюсь, если все еще хуже, — со вздохом отметил Петр. — Несколько лет назад хитроумный правитель Англии Вильгельм смог придумать, как нанести непоправимый ущерб финансам Шотландии, дабы поставить ее на колени. — Петр блефовал, так как не знал наверняка, но проверить его слова не имелось никакой возможности, да и желания, ведь ложились они на весьма благоприятную почву. В Шотландии последние годы увлеченно искали крайних, не желая признать собственную вину в разгоревшейся трагедии. — Англичане хотели нанести вам удар, от которого вы уже не оправитесь. Это позволило бы Шотландии самой упасть им в руки, словно перезрелый плод.
— Вы считаете? — Грустно и вяло уточнил Дуглас.
— Вспомните, как поступил король? Сначала он позволил вам собрать средства и выступить, а потом морил осадой вашу небольшую колонию. Или это не он запретил английским и голландским судам продавать вам продовольствие? Очень показательно. Король Шотландии морит голодом своих подданных за то дело, на которое сам их благословил. Боюсь, что Вильгельм хотел лишь одного — унизить и разорить вашу Родину. Поставить ее на колени и заставлять умолять о спасении, пусть даже и путем включения ее земель в состав Англии. Или я не прав?
— К сожалению, мне нечего вам возразить, — хмуро произнес, раздосадованный Дуглас. — Но что нам остается? Мы проиграли.