Ян вдруг схватился правой рукой за свою левую руку, сжимая ее с судорожным подергиванием, прислонившись к стене, у которой стоял. Он упал на одно колено и затих.
Испуганная мать поспешила к нему и, обняв, поддержала его. Он тяжело дышал; глаза его закатились; лоб покрылся крупными каплями пота: волнистые волосы стали прямыми и, мокрые, падали прямо на лицо.
— Помилуй Бог! — воскликнула с горестным вдохом вдова. — Неужели злая болезнь еще не совсем оставила его? Неужели он принес ее с собой, возвращаясь домой из своих странствий?
Ян слышал, очевидно, слова, произнесенные матерью. Он правильно и глубоко вздохнул. Сделав над собой усилие, он приподнялся. На слова матери он ответил:
— Нет, мать моя, ты ошибаешься. Иногда со мной бывает то, что ты сейчас видела, как признак болезни: но этим все кончается. Некий чудодейственный врач в Лиссабоне возложил на меня свои руки — и вот видишь: я взял одр мой и пошел.
— Если так, сын мой, то восхвали Господа в чудных деяниях и оставь заботу о мирской суете.
— Вы говорите как женщина, отжившая свой век. Да, конечно! Вам к лицу церковные молитвы и благочестивые дела; но юность жаждет тех благ, которые вы называете суетными. Почему суждено мне было потерять богатство? Чем хуже я тех, которые красуются в богатых одеждах и рядятся в павлиньи перья? Зачем владеет мной стремление к веселой, беззаботной, роскошной жизни, если мне определено впредь испытывать недостаток в средствах, необходимых для удовлетворения этих врожденных стремлений? Где справедливость, где надежда!?
— Зачем сомневаться в будущем? Разве мы стоим уже у конца наших дней, о мой Ян? Возьми с меня пример терпения. И я еще надеюсь: я возлагаю все надежды только на твое будущее; и эта вера дает мне силу и бодрость духа.
— Да, вам легко давать мне наставления; но ваше спокойствие в то время, как неожиданные тяжелые бедствия обрушиваются на ваших детей, кажется мне странным. Научите меня этому искусству, прошу вас.
Вдова возразила ему на эти слова пророческим тоном и с каким-то особым выражением в глазах:
— Пришло время, говорю тебе, когда многие будут призваны к высоким делам, ибо эти дни произведут высокое. И ты, мой сын, клянусь моей головой, ты призван совершить многое и возвыситься над другими.
Молодой человек широко открыл глаза и опустился на низкую скамью возле кресла матери, с жадным вниманием вслушиваясь в ее слова: его возбужденное воображение искало пищи в сверхъестественных явлениях и пророчествах.
Мать заговорила снова:
— Наша семья происходит из Мюнстерского епископства. Твои предки жили в поместье Цвелькен, принадлежащем Додорфскому округу, но составлявшем собственность барона Готфрида фон Шеделирха. Цвелькенские крестьяне все крепостные и пользуются землей господина на ленных правах. Наша фамилия представляла собой самую многочисленную семью среди этих служилых людей; и так как у меня было много братьев, то господин наш мало-помалу раздробил наши ленные участки между ними, так что мне оставалось мало вероятий просуществовать как-нибудь на родной земле. Вот почему я отправилась в Голландию, в надежде отыскать себе какое-нибудь место в услужении. Здесь меня увидел твой отец и, восторгаясь моей красотой, клялся, что не может жить без меня. Я долго колебалась, но в конце концов во мне зародилось твердое убеждение в том, что мое пребывание в Голландии должно вести к высокой цели и что я должна отдать мою жизнь на волю Провидения. Я не ждала много счастья для себя впереди; тем не менее я должна была выполнить мое предназначение. Староста поселил меня в селении Цвэр: там, в тишине и спокойствии, я должна была ожидать моего разрешения от бремени. В этом селении я чувствовала себя совершенно чужой. Так как я очень плохо говорила по-голландски, то мне трудно было сходиться с людьми, кроме одной старухи Урсулы Шомакэр, которая исполняла обязанности акушерки в этой местности. Она объяснялась по-немецки, хотя с большим трудом. По общему мнению окружающих, эта женщина обладала в высокой степени даром предвидения. Вместе с тем она была полуученая, так как похитила у своего сына, гарлемского магистра, кое-какие крохи познаний в тайной магии и изъяснении Священного Писания. Она питала враждебное чувство ко всяким духовным особам, хотя ее собственный сын был монах и представлял собой настоящую предтечу нынешнего смутного времени, когда свет борется с тьмой на жизнь и на смерть. Она твердила, что исполнятся слова писания и что возрождение истинной веры, которая тогда уже проповедывалась, не остановится в своем течении. По ее словам, новый порядок вещей должен воцариться на земле, и новый Израиль воздвигнет свой храм в Новом Иерусалиме. И вот, однажды, после того как Урсула меня почти уже обратила в свою веру, она предстала предо мной в сильном возбуждении и воскликнула с выражением радостного торжества: