— Я знаю ее, но ты мне дороже. Вернись, Ринальд. Не отдавайся во власть кровожадного человека, которого они называют царем. Твое поручение окончилось неудачей: вождь перекрещенцев не простит тебе этого. Смотри кровавая полоса уже погасла Ты ничего уже не спасешь, если там случилось несчастье. Беги же от тех ужасов, которые вызовет переход Мюнстера в руки епископа. Не смейся! Не издевайся надо мной! Рамерс поклялся епископу выдать ему город. Этой ценой он купил свою жизнь — и через несколько дней…
— Измена? Рамерс? — воскликнул Ринальд. — Пусти же меня, я должен предупредить царя. Твоя болтливость спасает Сион; О, спасибо тебе, болтливый язык, не умеющий ничего держать в тайне.
— О, что я наделал? — простонал кустос и еще сильнее обняв колени Ринальда, решительно прибавил. — Тем более ты не уйдешь отсюда.
Издали донесся до них конский топот; Ганс фон Текленбург во главе отряда всадников спешил в лагерь Ринальд слышал стук копыт. Еще раз он обратился к кустосу:
— Перестань, пусти меня, лживый старик! Если тебе нет дела до моих обязанностей, до священных прав моей невесты, то подумай, по крайней мере, об участи сына епископа. Любимец твоего господина, льстивый слуга, незаконный сын твоего всемилостивейшего повелителя погибнет, если я не вернусь. Итак, прочь с дороги.
— Горе мне! Что мне за дело до Христофа! Господь поручил мне тебя!
Кустос не двигался с места; разгневанный Ринальд с такой силой толкнул его от себя, что он растянулся на земле. Смущенный падением старца, Ринальд, однако, готовился уже бежать, но в эту минуту его окружили всадники и кони, протянутые пики преградили ему дорогу, и несколько рук схватили его за шиворот.
— Кто ты такой, забытый Богом монах, что осмеливаешься топтать ногами почтенного священника? — спросил его Текленбург, быстро соскакивая с лошади и помогая кустосу подняться на ноги.
— Это безумец, которому место в среде сумасшедших, — ответил за Ринальда Зибинг. — Во имя человечества я предлагаю княжеским всадникам арестовать этого человека. Свяжите его хорошенько и отведите под мою ответственность в лагерь графа Уберштейна. Я не замедлю явиться вслед за вами и дам за него ответ благородному графу.
— Зибинг! И это еще? Вы должны быть мне отцом, а вы бросаете меня в тюрьму? Да падут на вашу совесть моя кровь и отчаяние Анжелы!
Ветер заглушил жалобы и упреки Ринальда, и быстрый рысак далеко умчал связанного пленника.
Опустившись на колени перед стоявшим на дороге крестом, Зибинг стал горячо молиться:
— Спаси его, небесный Отец. Сохрани мне его. Матерь всех скорбящих. Проведи его сквозь мрак темницы к свету свободы, о Искупитель!
Глава VI. Хозяйство цариц
Тревога, вызванная пожаром в Мюнстере, понемногу стихла. Народное волнение мало-помалу улеглось, так как пламя, уничтожившее несколько амбаров, вскоре было потушено. Никто не доискивался, было ли это несчастье следствием поджога или небрежности. Городской старшина воспользовался этим случаем, чтобы бросить в темницу нескольких своих врагов, чтобы выдать их народу как виновников, достойных возмездия. Встревоженная толпа успокоилась, и глухая тишина вскоре сменила шум и всеобщее смятение, царившее в городе во время пожара. При наступлении ночи, царь, которого глаза всего Израиля тщетно искали на месте опасности, отправился скрытыми переходами из своего дворца в дом цариц. Однако вопреки установившемуся обычаю, ему не предшествовали факельщики, свита не сопровождала его. Он шел один, в том самом платье, в котором присутствовал на победном пиру, шел неверными шагами, нахмурив брови и боязливо озираясь кругом.
Первая из комнат, расположенных по длинному коридору, который вел во внутренние покои царских жен, служила лазаретом. На пороге ее сидела сестра царя Маргитта в грубой одежде прислужницы, сохраняя, однако, на своем благородном лице гордое самосознание, которого не могли уничтожить никакие унижения.
Остановившись перед нею, Ян вопросительно указал на дверь лазарета.
— Ступай дальше! — язвительно ответила ему Маргитта. — Ян, ступай дальше. Сегодня ты не найдешь здесь брачного ложа: или тебе хочется обнять смерть?
Царь вздрогнул. В эту минуту навстречу ему вышел обер-гофмейстер Родеус со свечами и с почтительным видом стал докладывать:
— Я исполнил твое приказание, царь и повелитель. Я ручался тебе головой за то, что доставлю во дворец цариц избранную тобой невесту, дочь художника Людгера. Я так и сделал. Но увы! Невеста обратилась в мраморную статую. Испуг привел ее в такое состояние оцепенения, которое, по словам врача, может окончиться смертью.