По сторонам стола места были заняты некоторыми представителями цеха, соседями с их женами и другими лицами, в числе которых находились: казначей магистрата Элиас Гейгеман, стряпчий и поверенный новобрачной вдовы Кампенс, типографский наборщик Стефенс, и еще двое грубоватых подмастерьев, знакомые нам уже актеры Иокум Вангест и Клаас Оверкамп, затем кум Гиле и еще один торговый человек из Амстердама — дальний родственник невесты, отличавшийся резко от всех остальных гостей своим сосредоточенным, набожным и точно окаменелым видом.
Герд и Натя прислуживали за столом в свежих передниках; еще один слуга, призванный на помощь, возился у очага. Гостиница была закрыта сегодня для посторонних посетителей. Когда все уселись и водворился порядок, жених встал с места и сказал:
— Достойный духовный отец, обвенчавший сегодня меня с моей дорогой невестой, не может присутствовать, по болезни, здесь, среди нас. Я позволю себе поэтому произнести вместо него застольную молитву. Прошу снисхождения у всех присутствующих: я сделаю это по-своему.
И он без приготовления проговорил сочиненную им молитву захватывающего содержания, вполне подходившую к данному случаю. Глубокое волнение охватило присутствующих, хотя в речи его проскользнули странные, как бы немолитвенные выражения, и в его манере говорить заметна была некоторая напыщенность, более уместная на подмостках, нежели в устах скромного духовного служителя. Многие заметили также, что он не упомянул ни о Троице, ни о святых и что, говоря о Господе называл его просто «Отцом».
Анжела, несмотря на всю свою богобоязненность, на этот раз холодно и с неприятным чувством слушала чуждую для нее молитву. Ее отец, напротив, готовый в любую минуту похвалиться свободными взглядами, отсутствием предрассудков, а также веры и благочестия, беспечно осматривался вокруг и с любопытством рассматривал своеобразные головы в пестрой группе гостей.
Ринальд внимательно слушал говорившего, а Петер Блуст из Амстердама не только слушал, но и кивал одобрительно головой, в особенности выражая удовольствие более заметным образом во время небольших перерывов.
— Итак, да будет с нами благословение небесного Отца! Да разрешит Он нам теперь подкрепить наши силы земной пищей и в своем милосердии да не оставит нас впредь, просвещая наш дух, бродящий в темноте и влачащий на себе цепи. Аминь!
Этими словами хозяин закончил молитву, и гости принялись отведывать яства, под которыми гнулся стол. Ринальд говорил мастеру Людгеру, наклонившись к нему за спиной Анжелы:
— Что вы думаете об этом человеке? Но вы еще не знаете его. Природа щедро наделила его своими благами: остается только желать, чтобы он всегда умел ими пользоваться для хороших целей. Удивительнее всего дар слова, которым он обладает. Но, поверите ли, этот человек, который мог бы, как видите, украсить церковную кафедру, в то же время прекрасный актер и как портной не хуже другого сошьет сюртук, а между тем сумеет занять гостей в своем трактире всякого рода забавными шутками и действиями.
— Он бывал во многих странах и многое видел, — заговорил, в свою очередь, Стратнер. — Когда-то он был моим учеником и доставил мне много неприятных минут. Должен сознаться, что я его терпеть не мог до недавнего времени. Но удивительные происшествия в его судьбе, а также перемена в отношении ко мне сделали меня его другом.
— Расскажите, пожалуйста: я люблю всякого рода необыкновенные истории, — сказал мастер Людгер Ринге. И Стратнер начал рассказывать историю Яна Бокельсона с самого момента его появления в городе.
Казначей магистрата говорил между тем, смеясь, невесте:
— Никогда, черт возьми, не видал еще я вас такой довольной, как сегодня. И я вам должен сказать, меня радует, что вы так мало огорчаетесь отказом ваших родственников от приглашения на свадьбу. Пусть эти надменные глупцы делают, что хотят. Ведь если бы вы обменялись кольцами с Гаценброкером, они все равно не пришли бы.
Микя, смеясь, кивнула головой в знак согласия, а Стефенс крикнул через стол:
— И что они только воображают себе, эти торговцы фитилями? О Гаценброкере они говорили, что он «всего только комедиант», о Бокельсоне — «всего только портной и странствующий поэт».
— Только поэт, — повторил Ян, презрительно сморщив нос.
— Да, поэт, который не сегодня-завтра должен заседать в думе, — пророчествовал казначей. — Разве этот пролог или эпилог — не знаю, как его там, — который вы сочинили и посвятили магистрату, не приобрел вам уже благоволения бургомистров? Вы уже почти что получили здесь права гражданства и, разумеется, еще гораздо более возвыситесь, когда обнаружатся все ваши достоинства.