— Вы живы, мой муженек и повелитель? А как же это мы думали, что вас уже нет на свете!
— Ах, гром и молния, наша женушка! Правда, так же точно могло случиться, что волны гнали бы теперь наши мертвые тела, как то, что мы, благодарение святым, стоим теперь здоровыми и невредимыми перед вами.
— Ну, этот папистский хлам здесь, мой добрый друг, ни при чем. Благодарите Бога — и этим все сказано.
Эти слова были произнесены тем самым чужестранцем, на которого госпожа Кампенс продолжала смотреть с явным вожделением. Он произнес их сухим, отрывистым голосом и повернулся спиной к окружающим помощникам и любопытным.
Эти слова — чудовищные в глазах верных церкви, сладостно звучавшие для присутствовавших в комнате единомышленников Лютера, — возбудили общее удивление. Но никто ничего на это не сказал. Что же касается самого хозяина дома, он подошел большими шагами к гостю, взял его за руку и, приведя к жене, сказал с чувством признательности, хотя и с несколько комическим самомнением недалекого человека:
— Смотри, жена! Вот человек, которому я обязан своим спасением после Бога. Возле Дюнкирхена надежды оставалось у нас мало. Наше судно… Ну, вот, когда-нибудь поедем в гавань, и ты увидишь эту «Морскую Свинку», потрескавшуюся, с пробоинами, — словом, прямо решето. Руки у нас совсем онемели от выкачивания воды. И вот, на наше счастье, этот человек находился у нас на борту в качестве пассажира. Он заставил нас молиться. И ведь вот, как он ни молод, а в голове у него, я думаю, все пророки, и молитвы все он знает наизусть. Когда же мы все-таки, измученные, переставали работать и у него пересыхал язык, он уверял нас, что мы не погибнем, потому что он находится на судне. И он говорил с твердостью и убеждением до тех пор, пока мы не начинали снова верить. И вот ведь так оно и случилось. Мы достигли гавани и очутились в безопасности, но нашей «Морской Свинке» пришлось пролежать пять недель в верфи, пока ее законопатили. Северный ветер, хотя нас в конце концов и загнал до самого Текселя, не сделал нам, однако, никакого вреда, благодаря молитвам и ободрявшим нас словам молодого господина.
— Я сам здесь мало значу, — сказал юноша и, польщенный, погладил свою русую бороду, которая так же, как и вьющиеся кудри его, ярко оттеняла его белое лицо с длинным носом. — Дух Господа веет над морями: и кто верит в это, тот спасается и невредимым останется и в бурю-непогоду.
Он закрыл глаза, подняв их к небу в каком-то восторге. Потом, между тем как окружавшие, пораженные редким благочестием столь юного человека, перешептывались между собой, гость устремил на хозяйку проницательный и чувственный взгляд, пожал ей украдкой руку и тихо проговорил:
— Не унывайте, прелестная госпожа! Эта старая смоляная бочка вернулась сюда некстати для вас, но, как говорится в песне, «под гладким лбом таится находчивый женский ум».
Госпожа Кампенс, пораженная и безмолвная, взглянула на него. Он же быстро повернулся к хозяину, говоря:
— Пожалуй, мне долго придется ждать, пока приведут лошадь, на которой я мог бы ехать дальше.
— Ах, черт возьми, я и позабыл совсем об этом. Гей, Голла! Герд! Беги, скачи скорей к соседу, молочнику: пусть он пришлет лошадь и своего слугу. Милостивый господин должен сегодня ехать в Гравенгаген.
— Да, да, беги, поторопись, грязный мальчишка! — подтвердил гость, бросая юноше серебряную испанскую монетку.
— Как, неужели дорогой гость сегодня же хочет нас покинуть? — спросила госпожа Кампенс, возвращаясь снова к тону и манерам хозяйки дома. — Уж наступает вечер, а для желанного гостя всегда найдется достаточно места под вывеской «Трех Селедок».
— Нет, господа, мне нельзя долго мешкать, — отвечал он. — Но я не говорю, что не вернусь сюда скоро и не буду снова вашим гостем. — И он повернулся на своих высоких каблуках, как первый дворянин.
— Желаю вам всякого благополучия, госпожа Кампенс! — ворчливо пробурчал чей-то глухой голос.
— По какому это случаю, сударь? — спросила хозяйка, с досадой взглянув на мрачное лицо Гаценброкера.
— Ну, конечно, по случаю возвращения вашего супруга. Он-то не утонул, но мои надежды все погибли.
— Я не знаю, о чем вы говорите, — возразила она с неудовольствием и отошла от него, с жадным любопытством следя глазами за гостем, который нетерпеливо и с гордым видом ходил взад и вперед по комнате, не обращая внимания на прибывающих гостей.
— Что там такое болтают о знатном госте? Откуда такой появился под кровом «Трех Селедок»? — спрашивал в это время хозяина тщедушный человек, делая насмешливую рожу и позвякивая все время туго набитым кошельком.