Неуверенный дебют радикальной мастэктомии в Балтиморе и ее триумфальное шествие по многолюдным хирургическим конференциям национального масштаба разделяли 16 лет. В этот промежуток времени – между 1891 и 1907 годами – поиски исцеления от рака сильно продвинулись вперед и столь же сильно откатились назад. Холстед, безусловно, доказал, что при раке молочной железы технически возможны обширные и кропотливые операции, кардинально уменьшающие риск местного рецидивирования смертельной болезни. Но куда показательнее было то, чего Холстед так и не смог доказать, несмотря на напряженнейшие усилия. После чуть ли не 20 лет сбора данных превосходство радикальной хирургии в “излечении” рака – растиражированное, восхваленное, разобранное и переразобранное на многочисленных конференциях – все еще опиралось на зыбкую почву. Увеличение масштаба вмешательства, как ни крути, не повышало эффективности лечения.
Впрочем, такая неопределенность не удерживала других хирургов от столь же агрессивных операций. Радикализм принял форму психологической одержимости, проник в самые недра онкохирургии. Даже само слово “радикальный” обернулось притягательной концептуальной ловушкой. Холстед использовал его в латинском значении “корень”, подразумевая, что его операции должны извлекать из организма глубоко скрытые корни рака. Однако “радикальный” означает еще и “агрессивный”, “инновационный” и “дерзкий” – и именно этот смысл застревал в воображении пациентов. Какой же больной, столкнувшись с раком, добровольно выберет т/ерадикальную, то есть консервативную хирургию?
И в самом деле, радикализмом пропиталось представление хирургов не только о раке, но и о себе самих. Как выразился один историк, “не встречая на своем пути ни возражений, ни преград, практика радикальной хирургии быстро забронзовела и превратилась в догму”[164]. Когда героическая хирургия не оправдала возложенных на нее ожиданий, некоторые хирурги начали вообще снимать с себя ответственность за излечение. “Разумеется, правильно проведенная операция может излечить недуг локально, и это единственное, за что хирург должен брать на себя ответственность”, – заявил один из последователей Холстеда на конференции в Балтиморе в 1931 году. Иными словами, большее, что может онкохирург, – это провести технически безупречную операцию, а уж излечение – забота не его.
Это стремление к смелым и агрессивным операциям – “чем радикальнее, тем лучше”[165] – отражало общие тенденции хирургической мысли в начале 1930-х. Для лечения рака шейки матки чикагский хирург Александр Бруншвиг изобрел операцию под названием “тотальная тазовая экзентерация”[166] – столь напряженную и изнуряющую, что даже самые холстедоподобные хирурги вынуждены были устраивать посреди нее передышку[167]. Нь10-йоркский хирург Джордж Пэк получил прозвище Пэк-Нож[168] (в честь героя популярной песенки “Мэк-Нож”[169]), словно бы он со своим любимым инструментом слился в единое существо – этакого дьявольского кентавра.
Исцеление перекочевало в список задач на далекое будущее. “Даже в самом широком смысле, – писал в 1929 году один английский хирург, – мера операбельности зависит от ответа на вопрос «Возможно ли удалить пораженные ткани?», а не на вопрос «Излечит ли пациента удаление пораженных тканей?»”[170]. Зачастую хирурги считали везением, если пациенты переживали саму операцию. В 1933 году, завершая особенно леденящую душу дискуссию о раке желудка, группа хирургов написала: “Старинная арабская пословица гласит: тот не хирург, кто не зарезал множество пациентов. Хирурги, оперирующие карциному желудка, должны вспоминать ее почаще”[171].
Чтобы прийти к такого вот рода логике – клятве Гиппократа, вывернутой наизнанку, – требуется либо предельное отчаяние, либо предельный оптимизм. В 1930-е маятник онкохирургии бешено раскачивался между этими полюсами. Холстед, Бруншвиг и Пэк настаивали на гигантских операциях, искренне считая, будто так смогут облегчить жуткие симптомы рака. Однако у подвижников радикальной хирургии не было строгих доказательств, и по мере того как они плыли все дальше в изолированном русле своих верований, доказательства и клинические исследования значили для них все меньше и меньше. Чем истовее хирурги верили в неотъемлемую пользу своих операций, тем несостоятельнее им казалась идея подвергать эти операции научной проверке. В замкнутом круге этой слепой логики радикальная хирургия блуждала почти 100 лет.
164
Leopold Е.
166
Эта операция выполняется до сих пор и предполагает удаление единым блоком всего содержимого малого таза, включая мочевой пузырь, матку, яичники, влагалище и нижние отделы кишечника. –
167
Brunschwig A., Pierce V. К.
168
По архиву Джорджа Пэка цитирует Lerner В.
169
Оригинальная версия –
171
Maes U.