В самую больную Ванину точку. Творящиеся в «Хантер-хаузе» дела всё меньше и меньше нравились учредителю и ближайшему кандидату в гроссмейстеры. С приходом новых членов — пусть трижды проверенных и отобранных, пусть введённых в курс дела постепенно — ситуация выходила из-под контроля.
В сегодняшнем разговоре Славик был во многом прав, хотя и затеял его исключительно из ущемлённого самолюбия. «Мазилки» действительно отчаянно рвутся в гроссмейстеры — и отнюдь не все из них желают собирать для этого коллекцию в полтысячи крысиных хвостиков…
Всё чаще раздаются голоса, требующие расширить ассортимент дичи. Крупной дичи.
Мало ли на свете людей-крыс, паразитирующих на человеческом обществе? Достойных метко пущенной пули? Много. Одни торговцы дурью чего стоят… А вот Макс, например, жутко ненавидел риэлтеров-жуликов — у квартиры, приобретённой им взамен проданной в Красноярске, оказался неучтённый наследник. Ни жилья, ни денег, приходится мыкаться по съёмным комнатушкам… Пока эти голоса не были решающими. Пока. Но тенденцию Славик уловил правильно. Ваня начинал бояться собственного детища. Мельничук ткнул в созревший нарыв. Если кто-то действительно начал охотиться самостоятельно…
Ваня ничего пока не решил. Он вообще ничего не решал впопыхах, на эмоциях. Кроме редчайших случаев, когда не мог потом вспомнить — как решал и что делал. Тогда решения бывали мгновенные, а действия… Может, потому никто в «Хантере» ему и не перечил. Пока.
Уйти? Просто уйти, предоставив своему созданию расти и развиваться?
В общем, вариант. Далеко клуб не разовьётся — без Ваниной финансовой подпитки. Члены подбирались совсем не по принципу материальной обеспеченности… Для «Хантера» настанут тяжёлые времена — если он уйдёт.
Членство в клубе было пожизненным. Устав добровольного выхода не предусматривал. Вопрос в том, как отнесутся другие к его уходу.
И что предпримут.
— Приехали! — радостно оповещает Славик.
Они выгружаются. Прохор идёт ко второму джипу. Он любит покомандовать «мазилками». И расставлять людей по секторам — его задача. Ошибиться тут нельзя, живо попадёшь под пули своих.
В светлой июньской ночи объект хорошо виден. Не жилой, группа зданий производственного назначения. Жилья поблизости нет, можно бы работать и без глушителей. Но устав есть устав — раз проигнорируешь, и пошло-поехало…
— Что здесь? — спрашивает Ваня. Вполголоса, хотя до зданий далеко — дичь не вспугнуть. Ни крупную, ни мелкую.
Пока дружок разъясняет ему диспозицию, оба готовят оружие.
— Птицефабрика была. — Полухин радостно возбуждён, голос подрагивает. — Стоптали её ножки Буша. Большие устояли, а эта ёкнулась. Крыс — немерено. Во-он видишь, из красного кирпича… да нет, левее… во-во, там подмокших комбикормов осталось невывезенных — крысам ещё лет на сорок хватит… даже днём так и шныряют… А вон там — логово. Голов пять, не меньше…
— Сомнительно… От жилья далековато… Что им тут делать? Крыс жрать?
— Разведданные точные. Цветметаллы ковыряют. Что по верхам, давно собрано — так из земли кабеля тащат, из стен тоже… Ну и в деревне шуруют, три кэмэ всего… Кстати, весной там девчонка пропала, шестиклассница… Плохо. Плохо дело, если Славик решил пришпорить его таким дешёвым приёмом. Неужели Ваня так расклеился и это так заметно? Или совпадение? Эта балаболка редко задумывается над словами…
А Славик говорит мечтательно:
— Пять голов…
Да уж. Пять правых ушей — норма мастера. Только где тебе, малохольному… Это не в «Квэйк» резаться. Славик словно читает мысли:
— Прикроешь спину?
Ваня кивает. Не пускать же его одного в логово… Сам Ваня лишь так и ходил — в одиночку.
Подходит Прохор с «мазилками», все готовы.
— Веди, Сусанин!
Славик, раздуваясь от гордости и важности, ведёт.
Мысленно считает очки и уши.
Он не знает, что эта охота для него — последняя.
Глава 4
— Хайле[1], Даниэль! — рука, быстро чертит в воздухе непонятный знак — не то приветствие, не то никому не известный иероглиф. — Я ждала тебя, брат…
— Хайле, Адель! Я вернулся…
— Ты видел это?
— Адель… Ты же знаешь, кому дано видеть это… Но, Гавриил видел. И держал в руках.
— И?..
— Он умер…
— Сам?!
— Как же он мог ещё умереть?.. Он устал… И почти всё забыл… Я хотел убедиться наверняка — и взглянул его глазами… Он вспомнил всё — и умер. Сам… Я думаю, он давно хотел умереть, но забыл и это. Кстати, сестра… Тебя — он помнил. Смутно, но помнил.