Здесь!
Логово!
Дверь. Мёртво вросшая в земляной пол, но полуоткрытая — пролезть можно. За дверью — тишина и темнота. Что, впрочем, ничего не значит. Они снимают приборы ночного видения, аккуратно убирают в подсумки — в ближайшее время не потребуются. Свет белой ночи откуда-то сочится, они ждут, пока глаза привыкнут. Пора. Славик готовится к броску, поворачивается к Ване. Их поднятые ладони легонько соприкасаются — ритуал, «ни пуха ни пера» в бесшумном варианте.
Ладонь Славы подрагивает и влажна от пота.
В первый раз всегда так.
Ваня отступает от двери — метра на два.
Славик включает фонарь.
Пошёл!
С воплем спятившего каратиста Славик врывается в логово.
И тут же вопль гаснет, вместо него — глухие хлопки выстрелов.
Один, другой, третий — подряд, панически, целиться при такой стрельбе некогда. Рваные хлопья света мечутся за дверью. Ваня напрягается, вскидывает карабин клёвому плечу. Внутрь — нельзя, у Славки все пули шальные. Но из двери дичь не выйдет. Живой — не выйдет.
Стрельба кончается вместе с обоймой.
Секундная пауза.
И — крик. Высокий, громкий…
Славкин.
Ваня ныряет в логово — готовый убивать. Луч фонаря пляшет по стенам.
В логове пусто.
Только Славка. Отчаянно визжит. В визге — вселенская тоска и разочарование.
Это действительно логово, Полухин не ошибся. Но пустое. Грязное тряпьё собрано в некие подобия постелей. Скудные подобия мебели — явно с помоек. И жили здесь — подобия людей. Человекокрысы. Но сейчас нет никого.
С кем же ты воевал, хочет спросить Ваня, но молчит. И так ясно — палил. во все стороны с закрытыми глазами. Ваня молчит.
Зато орёт Полухин:
— Суки-и-и! Бляди-и-и!! Смылись!!! Услышали, как мы блядских крыс — и смылись! Где-то здесь они… Ничего…
Пихает новую обойму. Та не лезет, перекашивается. Наконец с лязгом становится на место. Славка выскакивает за дверь — искать сбежавшие уши. Его крики мечутся там, в кирпичном лабиринте.
Ваня остаётся. Хочет кое-что проверить.
Подходит к крысиному ложу, с отвращением щупает грязные тряпки. Второе… Третье… Последнее…
Всё ясно. Хочется вымыть руки. Полухин опять ошибся. Тепла крысиных тел тряпки не хранят. Дичь ушла давно… В углу блеснуло. Подошёл — бутылка «Льдинки». Вот это уже интересно… И совсем непонятно. Если только… Он сковыривает пробку и принюхивается — в ноздри бьёт аромат сивухи. Да-а, Многое Ваня видел в жизни. Но чтобы дичь свалила с логова, бросив спиртягу… Под ядерной бомбёжкой вынесут.
Загадка природы. Ещё одна. Но одно понятно — ничего там Славка не найдёт.
Ваня ошибся.
Кое-что Полухин нашёл.
Или кое-что нашло его.
С какой стороны смотреть…
Глава 5
Славка вернулся в логово странно молчащим. Винтовка в левой руке, в правой — нож.
Нож-ухорез. Короткое кривое лезвие с заточенной вогнутой стороной.
Ваня не понял: неужели нашёл? Странные дела…
— Пойдём, — сказал Славка, не объясняя — куда и зачем.
А Ване вдруг никуда не захотелось идти. Точнее, захотелось — но не с Полухиным и не в тёмный лабиринт, ему захотелось наверх, на свежий воздух, и шарнуть вдребезги карабином о первый камень, и идти налегке, долго-долго идти, и чтоб вокруг была трава, и не было тёмных подвалов, и тёмных подъездов, и тёмных лабиринтов, и тёмных колодцев, и тёмных людей. Чтоб было светло.
— Пойдём, — сказал Ваня, не спрашивая — куда и зачем.
И шагнул в темноту, мимо навеки вросшей в землю двери.
Ваня Сорин шагнул — и встал на Путь.
Сам не зная этого.
Путь вёл наверх. Туда, где светло.
Но и этого он не знал.
Путь был страшный, и многой крови суждено было пролиться на нём — об этом Ваня догадывался.
А ещё на пути его ждала Любовь.
— Ну ты нашёл так нашёл.
Других слов не было.
Девушка лежала на спине. Прямо на сырой земле. И, казалось, спала. Впрочем, не только казалось — поглядев внимательно, можно было заметить лёгкое дыхание. А может, то было не дыхание — но грудь её легко, едва заметно поднималась-опускалась. Весьма красивая, кстати, грудь.
Лёжа на спине — отнюдь не самая выгодная поза для демонстрации бюста. Девушку это не портило. Как и отсутствие бюстгальтера под тончайшим платьицем. Чёрным платьицем.
М-да… Находочка. Спящая царевна. Пардон, а где хрустальный гроб? Где работяги-гномы? И, самое главное, кто тут королевич — я или Полухин? Кому её целовать-то?