Длинные чёрные волосы разметались по чёрной земле — и были гораздо чернее. Наряд прост и скромен — ничего, кроме короткого, до середины бедра, платья. И на ногах — ничего. Ни обуви, ни чулок-колготок… А ноги… Нечасто Ваня встречал такие ноги. Особенно в тёмных подвалах заброшенных птицефабрик.
Он склонился. Взял её за руку. Легонько потряс. Коснулся лба.
Девушка не реагировала.
А целовать принцессу отчего-то не хотелось…
— Это не бомжиха, — констатировал Ваня и так очевидное.
Полухин с очевидным готов был поспорить. Что и сделал.
Кто живёт в скворечниках? Скворцы. А в крольчатниках? Кролики. В петушатниках? Петухи, ясное дело…
Тогда вопрос: кто это у нас тут в бомжатнике отдохнуть прилёг, э?
Неисповедимые пути полухинской бессмертной души читались легко, как азбука для первого класса.
Рыскал по подвалу, пытаясь отыскать улизнувшие уши. Взбешённый сорвавшимся очком. Увидел, ошалел — и схватился за нож-ухорез. Но по хилости своей натуры заколебался. И пошёл за Ваней — поделиться ответственностью. Поделился. Спасибо, Славик, век тебе не забуду…
Самое поганое, что с формальной стороны придурок прав на все сто. Бомж — это ведь аббревиатура… А имеющие определённое место жительства девушки спят обычно на белых простынях. Некоторые эстетки — на цветных, более эротичных. Но никак не на сырой подвальной земле…
И жизнь её принадлежит Полухину — это так. Так записано в документе, скреплённом их кровью. Секунды капали. Надо было решать.
Решать быстро такие проблемы Ваня не мог. Не умел… Полухин нервно улыбнулся и перехватил поудобнее ухорез. Решение сверкнуло мгновенно. Кровь — это серьёзно. И своя, и чужая. Подписанные ею бумаги — тоже. Пусть делает что хочет. Но тогда в подвале появится крыса. Большая.
С мелкокалиберной винтовкой в руке. Появится — и долго не проживёт.
— Делай что хочешь… — сказал Ваня.
Ваня не стал перехватывать карабин поудобнее, манипулировать с затвором и предохранителем. К чему давить на человека, пока он ещё человек?
Ждал и смотрел.
— Это же наркоманка обширявшаяся… Я уж будил, будил… — сказал Полухин жалобно. — Через несколько лет будет старухой, седой, грязной, вонючей, ты сам…
— Делай что хочешь, — сказал Ваня. — Только подумай хорошенько, что же ты на самом деле хочешь. Полухин завыл и швырнул ухорез в угол.
— Пойдём, Слава? — мягко сказал Ваня.
— Ну нет… — Голос Полухина звучал почти как у мужчины. — Я не Сайта Клаус, и жизнь ей не подарил. Она её у меня выкупит…
И резко, как клинок из ножен, выдернул из нагрудного кармана что-то маленькое. Ваня вгляделся — презервативы…
Ну, комик… Да зачем они ему? И здесь, и вообще? Полухин женщин боится и ничего у него с ними не получается… Даже блядешек боится — из-за СПИДа, клофелина и сутенёров с большими кулаками… Единственный для него выход, дабы спастись от прелестей мастурбации, — жениться на волевой женщине себя старше и зажить моногамной жизнью… Идеальный выход. Если, конечно, не считать крепко спящих по подвалам принцесс-наркоманок… Ладно, хрен с ней, не смозолится красотка, и так из-за неё чуть…
Он шёл к выходу. Без фонаря и ночного глаза. В темноте, по сочащимся откуда-то лучикам ночного полусвета. Ремень «Везерби» был небрежно зажат в левой руке. Карабин болтался, цепляя о кирпич стен. На тёмном орехе приклада и ложи оставались царапины.
Сезон охоты заканчивался.
— Эй, Полухин, где твои ухи? — придурочно завопил Прохор, попытавшись хлопнуть по плечу. Узнал Ваню, сдержал замах: — Виноват, обознался… За нашего Соколиного Глаза принял.
Прохор лгал. Совершенно точно лгал.
Он не принимал его за Славку.
И крик, и замах предназначались Ване. А ещё — тем, кто на это смотрит.
Вот так.
Ваня понял всё и не понял ничего.
Как он почувствовал?
Нет, не почувствовал — узнал абсолютно точно. Как пишут в романах, понял с кристальной ясностью.
Как?
В сумраке ни глаз, ни вазомоторики не разглядеть. Тон и голос обычно-дебильные. Загадка. Ладно, проехали…
На самом деле — не проехали. Никак не проехали. Только ещё подъезжали.
— Ну где он шляется? Валить пора отсюда… — А сейчас Прохор искренен. Интересно…
— Подождём минут десять, дело у него там…
— Обгадился? — деловито предположил Прохор. Дружное ржание. — Так это надолго…
— Десять минут, — отрезал Ваня.
Куда уж ему больше… Изнурённый воздержанием полухинский организм на долгие тантрические игры не способен.