Всё шло как обычно — они обычно встретились, и обычно сидели в кафе, и обычно говорили о разном, и назревал обычный культпоход в театр, и ещё дальше на горизонте маячили обычные маленькие радости добрачного секса, и…
В театр они не пошли.
Всё закончилось в кафе.
Совсем закончилось.
Потому что необычным было одно — он ощущал ложь. Её ложь. Всю.
Поначалу — на первой и невинной — это даже порадовало. Пряча улыбку, он представлял семейную жизнь с волей-неволей верной женой… Потом он немного встревожился. Потом стал загибать под столом пальцы. Потом — помрачнев, мёртвым голосом — стал задавать вопросы… Она что-то почувствовала, пыталась успокоить, говорила много и ласково — а детектор в голове щёлкал: ложь, ложь, ложь…
Это была пытка. Для него. И растягивать её не стоило.
Он снял кольцо. Положил на блюдечко. И соврал первый раз за вечер:
— Ты знаешь, я встретил другую. И полюбил.
Он думал, что то была ложь во благо — и ей, и себе.
Нет.
То было предвидение…
Вечерело.
Слава тупо и бесцельно шёл по улице. Он не хотел никуда идти — переставлял ноги, постаравшись полностью отключить от этого процесса сознание. У Полухина была дикая надежда — если шагать именно так, можно неосознанно дойти.
Прийти туда, откуда его позвали. Куда он стремительно бежал и не успел. Туда, где он нужен. Славе хотелось быть кому-то нужным. Он дойдёт и узнает всё, и всё сразу станет понятным, и исчезнут страхи и сомнения, и исчезнут ночные кошмары, и придёт что-то новое, он пока не знает что, и появится…
Он ходил так много часов.
Ноги уже не гудели. И не болели. Их не было. Под брюками мерно двигались чужие механические конструкции, не имевшие к Славе отношения. Всё впустую. Он ничего не найдёт…
Полухин тяжело рухнул на скамейку. Там сидела девушка. Симпатичная шатенка с короткой стрижкой, но Слава подсел к ней не поэтому. Просто механические отростки, сменившие ноги, неожиданно выработали свой моторесурс. Раз — и встали.
На девушку Полухин не смотрел. Он и раньше никогда не знакомился с девушками на скамейках. Он был застенчив, Слава Полухин, хотевший стать мужчиной — убив. И не сумевший.
Бедный глупый Слава…
У девушки был убитый вид — как и у него. Она скользнула по нему равнодушным взглядом.
Через секунду она смотрела на Славу так, как никто из женщин (да и мужчин) на него никогда не смотрел.
С ужасом.
Смотрела туда, где Ваня наложил ночью повязку — теперь грязную, сползшую. Не отрываясь, смотрела в одну точку. Точнее — на две точки…
Чаще бывает так: появляется вещь, которой не было раньше, — и ей придумывают имя — чтобы не ломать язык долгими объяснениями: мол, это почти как вон то, но с перламутровыми пуговицами…
С клубом «Хантер-хауз»[4] получилось наоборот. Сначала в голову Прохору пришло название — красивое и заграничное, но ничего не значащее. Охотничий домик у клуба появился позже… Появился на самых задах спортивного комплекса завода «Луч»…
Спортивный этот комплекс (или просто — стадион) занимал несколько гектаров в пригороде и не имел ныне к заводу никакого отношения. Хотя все говорили по-прежнему: стадион завода «Луч». Иногда имена живут дольше наречённых ими вещей — бывает и так.
Здесь не сходились больше под пьяноватые вопли болельщиков в жарких поединках футбольные команды цехов. Не пыхтели значкисты ГТО, готовясь к труду и обороне. Не совершал утренние пробежки вице-чемпион области по боксу Вася Дроздов, слесарь пятого цеха (родной цех, понятное дело, лицезрел чемпиона лишь в дни зарплаты). Теперь здесь было другое.
Серьёзные люди расслаблялись после серьёзных дел. Говоря по науке — релаксировались. Гольф, теннис, верховая езда, бассейн с сауной… А ещё здесь был — вдалеке, неприметно, с краю — «Хантер-хауз». Охотничий домик.
Изнутри — стены из неошкуренных брёвен. Декорация — под ними кирпич. Здесь много декораций. Трофеи на стенах, например. Чучела зверей и птиц. Как-то сибиряк Максим вытащил в лес, на охоту — не понравилось: комары, под ногами хлюпает, дичь прячется… А главное — нет азарта настоящей охоты. Трофеи — декорация, настоящие укрыты надёжно…
Вокруг огромного стола восемь стульев — по высоким резным спинкам невинно скачут деревянные косули-зайчики. У каждого здесь своё место, всё по табели о рангах… Два стула пусты — Вани и Полухина.
Сигаретный дым уже не клубится — ровное синее марево. Лица в нём странного цвета.
Плохо об отсутствующих говорить не принято. Но в уставе «Хантера» такого пункта нет. О них говорят.
4
На языке потенциального противника «Хантер-хауз» означает «Охотничий домик» — по крайней мере придумавший название Прохор всегда считал именно так.