И говорят плохо.
Вечер.
Двое на пустынной улице.
Женщина и ребёнок.
Тяжёлая сумка тянет руку, у мальчика — крохотный рюкзачок за плечами, тоже набит. Из-под клапана рюкзачка высовывается игрушка — радиоуправляемый джип американской полиции.
Это бегство.
Она ушла, нет — она сбежала, собрав за десять минут что можно, потому что ушедший мог в любой момент вернуться, потому что все клятвы нарушены и все печати сняты, она бежала и не знала — куда; были бы деньги, она бы пошла в первое турагентство, лето, полно горящих путёвок, и — не важно куда, далеко, очень далеко — Канары, Тунис, Египет, не важно, как можно дальше, но денег нет, и она не знает, куда бежать, и она уходит — не куда, а откуда, и дорога её страшна, и впереди…
Глава 11
Это бегство. Женщину зовут Марья.
Пришла ночь.
За окном серый свет.
Или серая тьма.
Серая ночь, которую поэты зовут белой…
Свет на кухне погашен. За столом двое. Родители поудивлялись странному гостю дочери и легли спать — взрослый человек, двадцать третий год идёт, своя личная жизнь, да и пора бы, всё ждала принца на белом коне, школьные подруги — вон уже разводятся…
Слава говорит.
О подвале. О девушке с чёрными волосами. Свет погашен, лиц не видно — и он этому рад. Наташе хочется спросить о многом. Но она молчит — сейчас не время вопросов.
Слава говорит, он уже не может остановиться — как не мог остановить свой утренний бег. Не только про подвал — он говорит всё. Скреплённая его кровью бумага превращается в труху и разносится ветром. Слава Полухин исповедуется — первый раз в жизни. Его рассказ странен и страшен.
Но Наташа верит всему.
Сойдя с ума, легко верить всему.
За окном серая тьма.
Или серый свет.
Ночь — лучшее время для мыслей.
Ваня Сорин давно прочитал в каком-то околонаучном журнальчике, что пределы здорового сна лежат между четырьмя и восемью часами — больше вредно, меньше тоже. И с тех пор он не спал больше четырёх часов в сутки. Перспектива продрыхнуть ровно третью часть жизни не вдохновляла. Одна шестая — ещё туда-сюда… Даже сны ему никогда не снились — абсолютно потерянное время…
У него было о чём подумать.
С нежданным своим даром Ваня разобрался быстро.
Рассудил так: если у тебя есть дар, или талант, или хотя бы валютный счёт в коммерческом банке, надо учиться им управлять. Иначе дар или талант либо захиреет и исчезнет, либо превратится в нечто страшненькое… А счёт канет вместе с разорившимися банкирами…
Правда, как управлять, та ещё проблема. Ясно одно — рассказать об этом нельзя. Никому. Может, конечно, и не налетят вороньём доценты-кандидаты в целях изучения и препарирования, но… Из окружающих слова придётся вытягивать клещами, это точно… Сдержанны и молчаливы они станут, окружающие… Ну а семейная жизнь… Да-а… С Тамарой хватило получаса… Разве что поискать глухонемую посимпатичнее… Живут и с такими, записками общаются… Кстати…
Он встал.
Немного поразмыслил у книжной полки.
Вытащил статистический справочник и книжицу в мягкой обложке. Открыл, вчитался. На печатное слово дар не реагировал. Только на изречённое…
Хватит экспериментов.
А управлять надо просто: научиться отключать.
Вот и всё.
Чётко и ясно.
Со второй проблемой, с «Хантером», решить сразу чётко и ясно не получилось. Проспал в эту ночь Ваня гораздо меньше четырёх часов. Зато уснул сразу, бессонница не мучила.
Кошмары тоже.
— Мы в чём-то ошиблись, сестра. Проснувшийся гораздо сильнее, чем мы думали. Как смог он сберечь силы? Такого не было никогда…
— Вокруг много его подданных, брат. Гораздо больше, чем раньше. Они питают его… Ты знаешь, где он?
— Нет. Его разум закрыт. Я только чувствую, как он убивает…
— Пусть. Страж повергнет его, когда придёт время…
— На смену придёт другой Царь Мёртвых…
— Пусть. Кто-то повергнет и его. Но это будет не наша Битва. Где?
— Она сбежала и забрала его с собой.
— Пусть. У Царя Живых много путей, но все приведут к Вратам.
— И всё-таки, Адель, мне его жалко.
Стук колёс, сын Царя Мёртвых, спит. Вихрастая голова на коленях матери. Руки обнимают игрушку — джип американской полиции. Других второпях не взяли.
Звучит голос. Далёкий, мёртвый, скрежещущий голос:
— Волховстрой. Конечная. Просьба освободить вагоны.
Он плевал на здоровый образ жизни вообще и на своё сердце в частности. С такой работой до почтенных седин всё равно не дожить…