— И как тебе понравится, Джованни, если в гроссмейстеры вперёд какой «мазилка» пролезет? Обменяв свои баллы на очки? Пятьдесят к одному? Понравится, да?
Ну, положим, баллы тоже набирать не просто, а то от гросов не протолкнуться было бы. Цель маленькая, увёртливая… Хотя, конечно, того адреналина в крови нет, какой бывает, когда берёшь очко…
Ваня отсоединил обойму, оптику, прошёлся по карабину фланелькой и уложил всё в футляр. Хранилище у «Везерби» было роскошное, не хуже, чем у скрипки Страдивари.
Он аккуратно поставил футляр к шкафу и ответил на все излияния Славика коротко, одной фразой:
— Что ты предлагаешь?
Славик был готов предложить многое:
— Значит, так. Во-первых, сменим курс. Не пятьдесят баллов к очку, а сто! Или, может, двести? Как думаешь, Иоганн?
Ваня сказал, что думает:
— Когда дойдёшь до Янека — дам в ухо.
Довольно равнодушно сказал, скупо проинформировал. Славик сбился с мысли. Знал — чтобы услышать от Вани такое, надо ему изрядно надоесть. Не разозлить, не обидеть — всего лишь надоесть. От разозлившегося Ваньки он драпанул бы во все лопатки — видел однажды, вполне достаточно… По счастью, злость была направлена не на него — на троих здоровенных пьяноватых обломов, вздумавших выгнать на пинках из подземного перехода просившего милостыню мальчишку…
Славик в бега не ударился, но заговорил медленнее, внимательно подбирая слова:
— Двести, по-моему, самое то… Во-вторых: ограничения по оружию. У нас элитный клуб, чёрт возьми! Никаких дедовских тозовок с самопальными глушаками — исключительно фирма! Ты как, Жа… Ваня?
Славик осёкся. И больше Ваню иностранными производными от его имени не называл. Не только в этот вечер. Никогда.
Фирма, говоришь…
Ваня мысленно усмехнулся. Вот в чей огород камешек… Крепко задел Полухина Максим со своей старой ТОЗ-8. Неизвестно, на кого и как он охотился из неё в Сибири, — но в клубе за два месяца вплотную подошёл к норме мастера. Причём исключительно на баллах. И без оптики! С обычным открытым прицелом… Ничего себе новичок-«мазилка»..-. Свои достижения Макс объяснял бесценными качествами доставшейся от деда мелкашки. Славик долго его обхаживал, уговаривал — и выкупил-таки, подзаняв и подкопив, тозовку за хорошие деньги… Как и следовало ожидать, ничего не изменилось — Макс с прежним успехом стрелял из «маузера-автомата» с цейссовским прицелом, — а Славик после двух позорных провалов расколотил в щепки приклад дорого доставшегося раритета…
Он не сказал ничего, посмотрев в упор на Славика. Тот смутился:
— Ну, не знаю… Может, и не стоит… Но обмен баллов на очки надо изменять, это точно…
— Я скажу тебе одно…
Ваня подошёл к шкафу, проделал ряд хитрых манипуляций с сенсорными кнопками, невидимыми под фанеровкой, — набрал код и отключил механизм самоликвидации. Узкая горизонтальная панель сползла, открыв потайное отделение. Личный сейф, полагавшийся мастерам, — там, в семи склянках, были заспиртованы трофеи. Семь склянок — семь очков. Ещё три — и звание гроса твоё. Всего три склянки…
Впрочем, грубое слово «склянка» не подходило к тончайшему лабораторному стеклу «Кавалер-Симекс» — никакого искажения-преломления, всё как на ладони… Ваня посмотрел на коллекцию и повторил:
— Я тебе скажу одно — в уставе ничего дословно не сказано про обмен баллов на очки. Там сказано про обмен хвостов на уши. Пусть «мазилки» идут со связками крысиных хвостиков в валютный обменник. Я свои добытые никому не отдам…
Сквозь прозрачные спирт и стекло действительно виднелись уши.
Человеческие.
Клуб официально назывался «Хантер-хауз». Дурное название, честно говоря, — Прохор придумывал. Ваня — для себя — предпочитал попроще: «подотдел очистки».
Подотдел, он же клуб — как организация с написанным на бумаге уставом и членскими взносами, — оформился пять месяцев назад. Примерно в то же время интерн Булатова впервые (и не без оснований) заподозрила, что сошла с ума.
Женщину убивали жестоко.
Цепной пилой.
Щетинящаяся зубьями цепь дрогнула, дёрнулась и стала серой, смазанной, полупрозрачной от быстрого движения.
Обнажённая женщина смотрела на неё игольно-точечными зрачками — равнодушно. На губах застыла бессмысленная улыбка. Женщина была далеко.
Но её безжалостно втащили сюда — в кошмарную для неё реальность. Цепь коснулась кожи — легко, почти ласково — и тут же отдёрнулась. Наискось живота протянулся алый след. Цепь на долю секунды потемнела — и снова стала прозрачно-серой.