На третьем касании женщина закричала — боль пробила блокаду наркотика. Задёргалась всем телом. Сыромятные ремни держали крепко. Цепь продолжала свои бездушные ласки. И только через несколько минут вгрызлась в тело по-настоящему. И пила, и женщина зазвучали по-другому: пила — басовитее, натужнее, женщина зашлась в граничащем с ультразвуком вопле…
Кровавые ошметья полетели в лица зрителям.
— Ну и где здесь искусство? — спросил Тарантино с лёгкой брезгливостью.
Крупные капли крови и крохотные кусочки мяса сбегали по экрану — изнутри. Так казалось. На самом деле они, конечно, попадали на объектив камеры.
— Так в чём тут искусство? — повторил Тарантино. — Все составляющие этого кича просты, как использованный презерватив: вокзальная поблядушка, шприц с дурью и бензопила… Бабу коллективно попользовали и расчленили… Где сюжет? Где конфликт? Где интрига?
Интриги на экране не наблюдалось. Камера показывала, как пила буксует в отдельных фрагментах — уже не дёргающихся.
— Народ любит кич, — возразил собеседник. — Зато такие ленты можно печь со скоростью две штуки в неделю. Не слишком даже повторяясь — всевозможных механических устройств придумано достаточно. Тут и интрига появляется: а что новенькое будет у «Весёлых потрошителей» в следующий раз? И некоторые находки совсем не дурны… Ты видел, кстати, серию с промышленной мясорубкой? Вполне изящно…
Тарантино лишь фыркнул. Собеседник продолжил:
— А пока ты закончишь свой очередной шедевр, зритель тебя забудет… Зритель ждать не любит. Ему нужна новая порция — раз в неделю по меньшей мере… Короче: когда я получу готовую кассету?
Тарантино поскрёб щёку. Фирменный станок, имитирующий при бритье полуторанедельную щетину, обошёлся ему в круглую сумму — имидж требовал жертв…
— Есть некоторые проблемы… — осторожно сказал Тарантино. Слукавил — проблема уже была захоронена в укромном месте. — Исполнитель главной роли… хм… вышел в тираж… Поиски дублёра с подходящей фактурой займут некоторое время…
— Да-а? Некоторое? А ты не напомнишь, дорогой друг, когда ты получил у меня аванс?
Тарантино вздохнул. Напоминать о грустном не хотелось. И он объявил решительно:
— Завтра подберу типаж, послезавтра начну съёмки…
Невозможно работать, когда художника так вот подгоняют. Ладно, фильм дошёл до стадии, на которой даже малейшее портретное сходство не требуется. Достаточно найти мальчишку с подходящей фигуркой и ростом…
Разговор имел место в кафе, в отдельном кабинете. Многие завсегдатаи невинной с виду забегаловки на окраине огромного города и не знали о существовании сего помещения. Розово-пастельный интерьер, видак, широченный диван-траходром — гнёздышко любви. Но птенчики отсюда выпархивали совсем другие.
…Уходя, Тарантино подошёл к приткнувшемуся у дверей бару. К стойке был подвешен фрагмент скелета — костяк руки. Тарантино пожал потемневшие мослы. На ощупь они напоминали пластиковый муляж — не важно, ритуал есть ритуал. На удачу.
Завтра она понадобится.
Глава 2
Менты тормознули их неожиданно. Прохор выругался. Славка сжался в комочек, став маленьким и незаметным. Ваня бережно положил футляр с «Везерби» на сиденье и вылез из джипа. Прохор — за ним.
Вот так. Это не просто рутинная проверка на дорогах. Майор Мельничук собственной персоной. И персона эта чем-то неприятно озабочена. Чем-то даже взволнована — Ваня встречался с Мельничуком в четвёртый раз и сделал вывод, что лучшим индикатором майорского настроения является его окружённая порослью рыжих волос лысина.
Сейчас лысина отливала в лучах закатного солнца фиолетовым — признак самый неблагоприятный.
— Куда следуете, молодые люди? — поинтересовался майор казённым голосом. Как будто не знал, куда и зачем они ездят.
— Следуем на стадион завода «Луч», на стрельбище, товарищ майор, — в тон ему отрапортовал Ваня.
Хотя сам внутренне напрягся — что-то у ментов стряслось. Необычное и неприятное. Ни на простой, ни на усиленный патруль ДПС задержавшие их не походили. Две легковушки, вокруг роятся люди в брониках и с укороченными автоматами. Второй джип, пытавшийся мирно-незаметно проскочить мимо, — остановлен. Чуть поодаль от легковушек — микроавтобус. Тоже, надо понимать, не пустой. И — на сладкое — сам майор Мельничук.
Похоже на операцию. Неужели против них?
Прохор на эти тонкости не обращал внимания — медленно и молча наливался злостью. Колер лица начинал соперничать с майорской лысиной-индикатором. Ваня предостерегающе сжал его локоть — сильно, даже сильнее, чем хотел. Прохор дёрнулся.