Свою последнюю западню охотник поставил у самого устья речки. Потом он двинулся обратно, по тому же направлению, откуда приехал, и его грязновато-жёлтая соломенная шляпа долго мелькала то с одной стороны осоки, то с другой. Когда человек окончательно скрылся в лиловом тумане, над берегом реки показалась быстро летевшая назад голубая цапля. Достигнув песчаной косы, она опустилась в воду, сложила крылья и приняла своё прежнее наблюдательное положение, вытянув шею и подняв вверх голову. Постояв так довольно долго и ничего не поймав, птица решила, вместо того чтобы поджидать добычу, пойти ей навстречу. Широкими и неуклюжими, но твёрдыми и бесшумными шагами она медленно двинулась вдоль речки, придерживаясь узкой полосы ила между травой и водою. Её длинная шея извивалась, голова была опущена вниз, а блестящий взгляд жадно всматривался под каждый лист. Речной берег был населён насекомыми, и острый клюв цапли то и дело опускался вниз. Больше всего привлекали её однако лягушки, которых там было великое множество: большие и маленькие, зеленовато-жёлтые и светло-серые, они сидели на листьях лилий и смотрели выпученными глазами на голубое чудовище, пока оно не подходило к ним совсем близко. Тогда с необычайной быстротой, словно рой теней, они бросались в топь. Но жёлтый клюв птицы действовал ещё быстрее, и лягушка, доведённая ударом до полного бесчувствия, исчезала в ненасытной пасти хищницы. Охота в этом месте оказалась удачнее, чем у песчаной косы, и доставила цапле большое удовольствие. Ей удалось даже схватить маленькую водяную крысу, выскочившую из осоки в ту минуту, когда она проходила мимо. Крохотный зверёк был однако очень живуч, и птице пришлось с ним повозиться, прежде чем она могла беспрепятственно его проглотить. Насытившись, она посмотрела с довольным видом вокруг и неосторожно шагнула на отмель. В то же мгновенье послышался глухой зловещий звук, и что-то крепко ущемило ногу цапли. Она попала в капкан.
Огромная птица, испуганная болью и удивлённая таким странным на неё нападением, поддалась слепому страху и утратила всякое самообладание, как и все дикие животные, внезапно теряющие свободу. Она чуть не сломала себе клюв, нанося яростные удары таинственному врагу, схватившему её за ногу. Как безумная, она громко и хрипло кричала. Её широкие крылья хлопали по осоке и цветам стрелолиста. Всеми силами старалась она освободиться. Но ей только удалось немного поднять капкан над водой, да и то на короткое время. Скоро он потянул её вниз на землю.
Эта страшная борьба между цаплей и неумолимым капканом тянулась довольно долго, пока истерзанная птица не упала наконец совершенно обессиленная. Капкан при этом перевернулся и лёг наискось. И пленница уже не могла больше выпрямиться. Распластав свои крылья, из которых одно попало в грязь, а другое — в воду, цапля лежала без движения. От изнеможения её смертоносный клюв был полуоткрыт, и только глаза, всё такие же зоркие и круглые, с чёрными зрачками, блестевшими, как драгоценные камни, не выражали ни слабости, ни страха, несмотря на жгучую боль в ноге. Нарядные стрекозы, на которых она не обращала внимания, летали и кружились над её головой. Жёлтые и бледно-голубые бабочки садились почти рядом с ней на цветы стрелолиста, но и до них птице было очень мало дела. Из воды выплыла откуда-то жирная зелёная лягушка и вскарабкалась на кочку около цапли. Но, взглянув в яркие и страшные глаза поверженного врага, квакушка скользнула назад в воду, охваченная смертельным ужасом. Птица не пошевельнулась даже и тут. Окружающий мир перестал для неё существовать: ей ничего не оставалось, как ждать своей неизбежной гибели.
Тем временем, скрытая изгибом реки, приближалась, крадучись по грязному берегу, другая охотница. Это была большая бурая норка, жившая в логовище мускусной крысы, которую она давно съела. Норка шла, как всегда, искать пищу. Даже сытая, она не пропускала ни одного живого существа, которое могло барахтаться, страдать и умирать в мучениях,— утку, ржанку или целый выводок выхухолей. Но в этот день она не поймала ничего, кроме нескольких червяков да пары глупых лягушек. И ей хотелось вкусной красной крови.
Коротконогая, но с необыкновенно длинным и гибким телом, с быстрыми, как у змеи, движениями, с крепкими, упругими мускулами, с острой треугольной головой и с невыразимо злобным взглядом, норка наводила страх даже на тварей, в несколько раз превосходивших её величиною. Когда она обошла изгиб реки и увидела лежавшую на краю воды огромную голубую птицу с распростёртыми крыльями, её глаза сверкнули, как раскалённые угли. Без малейшего колебания она бросилась вперёд, собираясь схватить добычу за горло.
Но это движение было притворным. Норка знала, что клюв цапли — оружие, которого следует остерегаться. И потому, внезапно остановившись, она ловко прыгнула в сторону, пытаясь напасть на птицу сзади. Но она, по-видимому, не знала, какая гибкая была у цапли шея. В ответ на её молниеносное движение навстречу ей метнулся большой жёлтый клюв, который отбросил её назад и глубоко порезал ей плечо. Не успела хищница опомниться, как шея птицы снова согнулась, подобно пружине, а кинжалообразный клюв приготовился к отражению нового нападения.
Всякий другой дикий зверь был бы обескуражен такой защитой врага и отправился бы на поиски более лёгкой дичи. Но не таков был нрав норки. Её буйная кровь разбушевалась, и ей захотелось борьбы на жизнь и смерть. Несмотря на своё бешенство, хищница не потеряла присущего ей лукавства. Сделав вид, будто хочет бежать, она мгновенно согнулась вдвое и бросилась стрелою к шее своей противницы. Но движения цапли, за которыми иногда даже трудно уследить, оказались не менее быстрыми. На этот раз меткий клюв попал норке в бок, причинив ей глубокую рану, а удар большого крыла столкнул её в воду. Птица, ободрённая успехом, попыталась встать на ноги. Но капкан опять потянул её вниз. В тот миг, когда она снова упала, хищница уже успела выбраться из реки и уселась против своей добычи, стараясь держаться подальше от её страшного оружия. Зверёк весь пылал воинственным азартом. Каждый его мускул дрожал, ярко-красная кровь сочилась из его порезов, белые зубы были оскалены, а глаза горели, как раскалённые угли. Цапля, напротив, казалась совершенно спокойной. Её неподвижная, но готовая в любую минуту отразить нападение голова была втянута назад между плечами, а её зоркий взгляд смел и неустрашим.
Несколько секунд норка сидела неподвижно, как бы желая вывести из себя свою противницу, и вдруг с неуловимой быстротой прыгнула ей прямо на спину. Но и этот манёвр, гениальный по своей стремительности, был сразу отражён птицей с удивительным спокойствием. Защита цапли была однако на этот раз не так сильна. Не успела птица отвести свой клюв, как норка скользнула дальше. Норка получила ещё удар, порезавший её морду, но не настолько сильный, однако, чтобы остановить её. Не обращая внимания на рану, хищница поползла вперёд, вонзила зубы в шею цапли и растянулась во всю длину на её теле, стараясь не попадать под хлопавшие крылья. Битва была кончена. Победительница пила кровь, которую ей так хотелось.
Вдруг какая-то чёрная тень мелькнула, кружась, за хвостом норки, которая ничего однако не заметила. Через секунду тёмное пятно остановилось над листьями водяных лилий, а затем исчезло. Послышался свист, и громадный коршун, тот самый, нападение которого отразила перед этим цапля, упал с неба. Не успела норка поднять свою окровавленную морду, как когти хищника впились в её тело. Одна лапа птицы схватила зверька за глотку, перерезала ему дыхательное горло и шейные жилы, а другая вцепилась в её нежную поясницу и пронзила её насквозь. Крылатый хищник оторвал норку от её жертвы и поднял на воздух. Её голова, шея и хвост беспомощно болтались в ясной лазури. Пролетев над зеленью осоки, коршун понёс свою добычу вдаль, по ту сторону пурпуровых гор, в сердце поросших кедрами болот.