Не успела она произнести этих слов, как во дворе снова послышалось блеяние овец. Девушка схватила топор с длинной рукояткой, распахнула дверь и с жалобным криком бросилась спасать своих любимых овец.
— Чудачка! — пробормотала старуха не то с досадой, не то с одобрением.— Боится до смерти ружья, а не боится сражаться с рысями!
Корчась от боли, двинулась она вместе со стулом к открытой двери и сняла ружьё, внимательно следя за тем, что происходит на дворе.
Мелинда, выбежав во двор, увидела, что одна овца лежит уже, беспомощно дёргая ногами, на покрытом кровью снегу. Огромная рысь, терзавшая овцу, злобно взглянула на девушку зеленовато-жёлтыми глазами.
Две овцы стояли в глубоком снегу позади колодца, а четвертая, случайно отделившаяся от своих подруг, успела добежать только до колоды и находилась в каких-нибудь двенадцати шагах от хижины. Она споткнулась и, упав на колени, отчаянно заблеяла. Вторая рысь, вскочив ей на спину, старалась перекусить горло, защищённое густой шерстью.
Мелинда была робкая девушка. Но в эту ужасную минуту сердце её переполнилось такой невероятной жалостью, что она позабыла всякий страх. Как безумная, бросилась она к огромной кошке и, подняв топор, ударила её по голове. Но слабые руки её не в силах были держать крепко рукоятку. Топор перевернулся и ударил кошку не остриём, а плоской стороной.
Оглушённая рысь разжала когти и, злобно зашипев, свалилась на землю. Окровавленная, но не смертельно раненная овца с жалобным блеянием подбежала к своим товаркам, которые стояли, озираясь кругом с глупым видом и погрузившись чуть не по самое брюхо в рыхлый глубокий снег.
Потерпевшая неудачу рысь очнулась спустя минуту и так грозно заворчала на девушку, что та не решилась тронуться с места и стояла, держа топор наготове.
Несколько секунд смотрели девушка и рысь друг на друга. Наконец зеленовато-жёлтые глаза кошки, не выдержав упорного взгляда голубых человеческих глаз, забегали по сторонам. Злобно фыркнув и пронзительно взвизгнув, рысь прыгнула в сторону и бросилась за колодец. Спустя минуту она была уже подле овец, которые стояли неподвижно, окаменев от ужаса.
Недолго думая, девушка бросилась к ним на выручку. Недовольная своей минутной трусостью, она теперь действовала гораздо решительнее. С быстротою стрелы, пронзительно крича, бросилась она на врага. Рысь, услыша неожиданный крик, потеряла мужество и забыла свой голод. Она сгорбилась, сделала огромный прыжок, успев вовремя уклониться от мстительного топора, и бросилась к сараю, где другая рысь пожирала свою добычу.
Раненая овца была спасена. Но кровь девушки бурлила от гнева. Она была победительницей. Она бесстрашно встретилась лицом к лицу с врагом и обратила его в бегство... спасла одну овцу... а теперь отомстит за другую.
Она с громким угрожающим криком направилась к рысям, собираясь прогнать их.
Но положение её теперь изменилось. Рыси были снова вместе и чувствовали себя сильнее.
Им удалось уже завладеть добычей, и они теперь считали её принадлежащей им по праву. А право своё хищники защищают отчаянно. Шерсть на спине у них стала дыбом, маленькие хвосты-обрубки ощетинились, уши прилегли к голове, и обе они в один голос послали девушке грозный вызов. Оставив свою добычу, они поползли ей навстречу.
Им, правда, не нравился упорный взгляд её блестящих голубых глаз, но они чувствовали, что она молода и нерешительна.
Девушка остановилась, не зная, что лучше — бежать или вступить в борьбу.
Рыси также остановились, прилегли к земле и, вцепившись когтями в утоптанный снег, внимательно наблюдали за ней, готовые ежеминутно прыгнуть.
Тем временем больная старуха, передвигая стул, добралась до самых дверей. Она сразу увидела, что случилось. Старое мужественное сердце её исполнилось гордости при виде храбрости своей слабенькой внучки, на которую она до сих пор смотрела с некоторым пренебрежением.
Гриджсы из Некуика и с Литтль-Ривера всегда славились своими рослыми, здоровыми мужчинами и высокими женщинами. И старухе казалось, что эта худенькая голубоглазая девушка наносит своим видом оскорбление всему роду.
И вот в ту минуту, когда она увидела Мелинду и двух страшных хищников, стоявших друг против друга, сердце её затрепетало от безумного ужаса. Собрав все силы свои, она поднялась почти во весь рост и схватила ружьё, которое сын её Джек, отправившийся на рубку леса, держал всегда заряженным. Тяжело опустившись снова в кресло, она взвела курок и пронзительно крикнула:
— Не двигайся, Мелинда! Я буду сейчас стрелять. Ни один мускул не дрогнул в лице девушки. Она только побледнела при мысли, что вот сейчас прогремит выстрел. Зато рыси повернули головы, и зеленовато-жёлтые глаза их сверкнули злобой при виде старухи, сидевшей у дверей.
Блеснул красный огонёк, взвился дымок, и прогремел такой громкий выстрел, что, казалось, будто все стёкла вылетят сейчас из окон хижины. Одна из рысей опрокинулась на спину и осталась лежать неподвижно, убитая большим зарядом крупной дроби. Вторая рысь, задетая разлетевшимися дробинками, повернулась и, словно испуганная кошка, большими скачками понеслась в лес по снегу.
Старуха самодовольно улыбнулась, приставила дымящееся ружьё к стенке и поправила свой чепец. Долго стояла Мелинда, не трогаясь с места и не спуская глаз с мёртвой рыси. Затем, швырнув топор, бросилась к хижине. Упав на колени, она спрятала лицо в передник бабушки и громко зарыдала.
Старуха удивлённо взглянула на неё, ласково погладила её белокурые пушистые волосы и сказала:
— Полно, перестань! Нечего плакать... Ты крошечный комарик, а сердце у тебя бесстрашное, Мелинда. Я горжусь тобою, и отец будет гордиться тобою, когда я всё расскажу ему.
Видя однако, что девушка продолжает плакать и плечи её судорожно вздрагивают, старуха заботливо склонилась над ней.
— Полно, перестань! — сказала она,— Не надо плакать, милая. Лучше снова приняться за оладьи, пока тесто не перекисло.
И девушка и бабушка прекрасно знали, что тесто не может перекиснуть. Но тем не менее девушка сразу успокоилась, поспешно вскочила на ноги, тихонько засмеялась, откинула рукой волосы, достала из стола другую ложку и весело принялась месить тесто. Овцы тем временем кое-как выкарабкались из глубокого снега. Собравшись в кучу посреди двора, они стояли, опустив головы, и со страхом смотрели на неподвижное тело мёртвой рыси.
БЕЛЫЙ ВОЛК
В ту ночь, когда он родился в дымном вигваме, неподалёку от Майчикамоу, раздался вдруг странный и протяжный вой ветра среди гранитных скал, нависших над рекой. Молодая женщина, лежавшая на куче оленьих шкур, открыла глаза и безумным, тусклым взглядом оглянулась кругом. С минуту прислушивалась она, а затем положила руку на ребёнка, лежавшего у её груди.
— Ему надо дать имя,— прошептала она.— Пусть все зовут его Ночным Ветром.
Ухаживавшая за ней старуха, мать её мужа, покачала головой.
— Тише, дочь моя! — сказала она, стараясь успокоить её.— Это не ветер. Это воет старый белый волк. Назовём ребёнка Белым Волком. Быть может, старый белый бродяга полюбит твоего сына и принесёт ему счастье.
— Нет, пусть его зовут Ночной Ветер! — пронзительно вскрикнула молодая мать.
Она повернула голову к стене вигвама, и с губ её сорвался тяжёлый вздох. С этим вздохом вылетел дух её и понёсся над чёрными соснами и пустынными горами, отыскивая счастливые охотничьи луга своих отцов.
Старуха поспешно схватила ребёнка, опасаясь, чтобы дух матери не унёс его с собой.
— Да,— крикнула она, заворачивая ребёнка в одеяло и с тревогой оглядываясь через плечо,— пусть его зовут Ночной Ветер!
Отец впоследствии всегда говорил, что нельзя противоречить матери ребёнка в предсмертный час. Но старуха по-прежнему утверждала, что в ту ночь выл не ветер, а белый волк, и дрожала от страха при мысли, что белый волк возненавидит ребёнка.
Годы проходили за годами, а между тем опасения старухи не оправдывались. Мальчик рос без всяких приключений среди вигвамов на берегу Майчикамоу. Когда он настолько вырос, что мог ходить на охоту и научился отыскивать следы в тёмных сосновых лесах, всюду разнёсся слух, что он находится под особенным покровительством волчьей стаи. Рассказывали — сам он не подтверждал этого, но я не отрицал,— будто видели, как старый белый волк, вой которого походил на вой ветра в расселинах гор, постоянно следовал за мальчиком, держась от него на некотором расстоянии и как бы охраняя его. Мальчик не боялся ходить один в лес, а, напротив, шёл туда с таким видом, как будто был уверен, что находится под охраною невидимых сил. А когда ночью раздавался среди гранитных скал не то свист ветра, не то протяжный вой волка, мальчик становился беспокойным и рвался из вигвама. Отец всеми силами подавлял в сыне эти наклонности до тех пор, пока мальчик не сделался настолько большим и умным, что мог сам собственной волей своей подавлять их. Но племя его ничего не находило странного и ужасного в том, что мальчик стремился к таинственному, ибо он происходил из рода Несквепии — рода «колдунов».