Он уже неоднократно испытывал, как мало мог рассчитывать на продолжение своего счастья. Весьма часто ему едва удавалось удержаться на той высоте, с которой его хотели свергнуть. Самый блестящий день не предоставлял ему ручательства в спокойной ночи, ибо завистники его всегда бодрствовали и не пропускали ни одного случая, чтобы сделать его подозрительным в глазах государя. От него самого я слышал, что даже то невинное письмо, в котором он умолял его о спасении, когда меня повлекли в Сибирь, чуть не сделалось причиной его погибели. Император сам передал ему это письмо, с колким замечанием, что, по-видимому, думают, что его сиятельству всё возможно. С большим трудом успел он объяснить, что утопающий хватается за соломинку, и что, следовательно, в этой просьбе я только взывал к его счастью или к монаршей милости.
Другое, собственно, неважное происшествие навлекло ему самые горькие оскорбления. Один гвардейский офицер, Рибопьер[210], неизвестно почему подвергся неудовольствию императора. То обстоятельство, что он хорошо вальсировал и что княгиня Гагарина охотно с ним танцевала, нисколько не было настоящей причиной этой немилости и придумано было злобой против государя. Чтобы удалить его из Петербурга без вреда для его службы, его отправили в Вену. Там, если не ошибаюсь, он дрался на дуэли с Четвертинским[211]. Так как оба великие князя не желали, чтобы этот случай дошёл до государя, то граф Пален скрыл полученное им донесение. Но тогдашний генерал-прокурор Обольянинов[212] узнал о нём, со злорадством отправился к императору, доложил о случившемся и коварно прибавил: «Ваше величество из этого видите, как дерзают с вами поступать. Если о таких вещах не докладывают, то могут умолчать и о важнейших». Павел рассердился и не только дал почувствовать Палену своё неудовольствие, но даже оскорбил его в том, что было ему всего дороже: когда супруга графа, первая статс-дама[213], приехала ко двору, ей только тут объявлено было, что она должна вернуться домой и более не являться.
Может быть, граф Пален никогда не забывал и другого тяжкого оскорбления, которое он испытал ещё в бытность свою губернатором в Риге. Когда по смерти Екатерины князь Зубов проезжал через этот город, граф принял его с некоторыми почестями, как прежнего своего покровителя и благодетеля. Император, сославший князя Зубова в его деревни, увидел в этих почестях как бы насмешку над собой и в громовом указе запятнал графа упрёком во «враждебной подлости».
Такие обиды оставляют глубокие следы в душе благородного человека, каковым был граф Пален. Любимому государю он, несомненно, был бы верным слугой. Несомненно также, что он охотно сошёл бы со сцены без кровавой катастрофы и предался бы тихому наслаждению приобретёнными богатствами, если бы он мог ожидать от возбуждённого в Павле неудовольствия или от неутомимого преследования своих завистников, что его оставят в покое. Но ему казалось невозможным избегнуть участи какого-нибудь Миниха, и, по необходимости, он решился на кровавую оборону.
Прежде всего он исходатайствовал братьям Зубовым, которые все были смертельными врагами императора, дозволение возвратиться в столицу. Нелегко было получить это дозволение. Нужно было склонить на свою сторону Кутайсова, и этого достигли, уверив его, будто князь Зубов хочет жениться на его дочери. Первой посредницей в этом деле была госпожа Шевалье, которая подкуплена была за большие деньги. Между ней и госпожой Жеребцовой[214] начаты были переговоры у генеральши Кутузовой[215], и вскоре она до того успела в своём предприятии, что граф Кутайсов стал с жаром желать предложенного брака и что для этой цели его сестра, госпожа Закревская[216], должна была съездить в Берлин. Зубовы были возвращены, и князю вверен был кадетский корпус, где он начал жить, по-видимому, весьма тихо и уединённо, избегая всякой пышности и посылая за своим кушаньем в трактир.
210
Александр Иванович Рибопьер (ум. 1865 г.), корнет конной гвардии, пожалованный 6 февраля 1799 года флигель-адъютантом к императору. Через неделю после своего пожалования во флигель-адъютанты он был переименован (14 февраля 1799 г.) в камергеры, и (15 февраля 1799 г.) поведено в тот же день отправить его в Вену (Дневник Ростопчина).
211
Князь Борис Антонович Четвертинский (1781—1865) — младший брат Марии Антоновны Нарышкиной. Современники описывают его красавцем, добрым, милым, живым (Вигель, IV, 62), типом благородства и рыцарских чувств. «Русская старина», 1872, IV, с. 631).
213
Графиня Юлиана Ивановна Пален, рождённая баронесса Шепинг (1753—1814), статс-дама с 17 апреля 1799 года. Немилость эта была, впрочем, непродолжительна: из камер-фурьерского журнала видно, что, например, в марте 1801 года (от 1-го до 11-го числа) графиня приглашаема была ежедневно ко двору.
214
Ольга Александровна Жеребцова, рождённая Зубова (1776—1849), родная сестра князя и графов Зубовых.
216
Я пересматривал в С.-Петербургских ведомостях список отъезжающих за весь 1800 год и не нашёл в них никакой г-жи Закревской. Крайне сомнительно, чтобы у Кутайсова, вывезенного в малолетстве из Турции, были в России родственники. Он мог иметь родственников только со стороны своей жены, графини Анны Петровны, рождённой Резвой, или вследствие брака своих детей