Эту последнюю, в её печали, новая императрица покидала как можно реже и выказывала ей самые нежные дочерние чувства. Мария Фёдоровна была весьма тронута этим вниманием. Тайный советник Николаи находился у неё в то самое время, когда доложили о молодой императрице. Он просил позволения тут же повергнуть ей своё почтение. «Сделайте это, — сказала Мария Фёдоровна весьма громко, когда входила Елизавета, — ей никогда нельзя в достаточной степени оказать почтения». Потом пошла к ней навстречу, и обе со слезами обнялись.
13-го числа вся императорская фамилия в первый раз поехала в Михайловский замок для того, чтобы, согласно обычаю, собраться у тела. Императрица-мать не хотела до тех пор видеть генерала Беннигсена[272], но в этот день я сам заметил, что, уходя, она опиралась на его руку, когда сходила с лестницы. Этот человек обладал непостижимым искусством представлять почти невинным своё участие в заговоре.
Тело Павла было набальзамировано, и, так как всей этой операцией распоряжался ст. сов. Гриве, я обязан ему подробным отчётом во всём, что он заметил. На теле были многие следы насилия. Широкая полоса кругом шеи, сильный подтёк на виске (от удара, нанесённого Аргамаковым, или, как говорят другие, Николаем Зубовым, посредством рукоятки пистолета), красное пятно на боку, но ни одной раны острым орудием, как полагали сначала; два красные шрама на обоих ляжках, — вероятно, его сильно прижали к письменному столу; на коленях и далеко около них значительные повреждения, которые доказывают, что его заставили встать на колени, чтобы легче задушить. Кроме того, всё тело вообще покрыто было небольшими подтёками; они, вероятно, произошли от ударов, нанесённых уже после смерти.
Когда Павел выставлен был на парадной постели[273], на нём был широкий галстук, а шляпа надвинута была на лицо[274]. Таким образом прикрыты были и красная полоса вокруг шеи, и шишка на виске. Сверх того, приняты были меры, чтобы народ, проходя перед телом, мог его видеть только в некотором отдалении. Мне показалось, что его нарумянили и набелили, дабы на посиневшем лице сделать менее заметными следы задушения; ибо, хотя каждый знал, какой смертью умер император, но открыто говорили только об апоплексическом ударе, и сам Александр, как уверяют, долго полагал, что испуг убил его отца.
Если бы покушение не удалось, пострадали бы не одни исполнители, но и многие другие, которые, только зная о существовании заговора, по легкомыслию слишком рано этим хвастали. Один офицер, который в эту ночь находился в весёлом обществе, налил себе в 12 часов бокал вина и пил за здоровье нового императора. В другом доме камергер Загряжский в 12 часов вынул из кармана часы и сказал присутствовавшим: «Messieurs, je vous annonce qu’il n’y a plus d’empereur Paul»[275].
Мне остаётся ещё рассказать о впечатлении, которое это столь же ужасное, сколь неожиданное происшествие произвело на всех жителей Петербурга.
Рано поутру, на рассвете, царствовала мёртвая тишина. Передавали друг другу на ухо, что что-то случилось, но не знали, что именно, или, вернее, никто не решался громко сказать, что государь скончался, потому что, если бы он был ещё жив, одно это слово, тотчас пересказанное, могло бы погубить.
Я сам встал на рассвете. Квартира моя была в Кушелевом доме на большой площади, прямо напротив Зимнего дворца. Я подошёл к окну и в первую четверть часа видел, как войска проходили через площадь в разных направлениях. Это меня не удивило; я думал, что назначено было учение, как это часто бывало. Вскоре после того пришёл мой парикмахер. Его, видимо, тяготила какая-то тайна. Я едва успел присесть, как он шёпотом спросил меня, знаю ли я, что государя отвезли в Шлиссельбург или даже что он умер. Эти смелые слова меня испугали; я приказал ему молчать и сказал, что хочу притвориться, будто ничего не слышал от него. Но он стал меня уверять, что наверное произошло что-то важное, потому что сам видел, как в 12 часов ночи гвардия прошла по Миллионной мимо его квартиры.
272
Беннигсену поведено было 12 марта быть начальствующим в Михайловском замке (камер-фурьерский журнал)
273
Тело Павла, лежавшего до того времени в его поливальной сперва на обыкновенной его кровати, а с 17 марта на парадной постели, 20 марта положено было в гроб и перенесено в большой зал над главными (Воскресенскими) воротами (Das merkwurdigste Jahr, II, 197 и камер-фурьерский журнал)
На парадной постели Павел одет был в императорскую мантию; возле постели был небольшой стол, покрытый малиновым бархатом с золотым газом, а на столе такая же подушка, на которой была императорская золотая корона (камер-фурьерский журнал).
Саблуков (с. 320) тоже говорит, что на Павле была надета шляпа так, чтобы как можно более скрыть левый глаз и висок.
274
В большом траурном зале гроб стоял на катафалке; по сторонам его, на столе и табуретах, расположены были императорские регалии и орденские знаки (камер-фурьерский журнал).
275
Вероятно, обер-шенк (не камергер) Николай Александрович Загряжский (ум. 1821 г), женатый на графине Н. К Разумовской.
D’Allonville, Mémoires tirés des papiers d’un homme d’Etat, Paris, 1834 (t. 8, p. 88), говорят, что это происходило за ужином у князя Белосельского