Мы крепко спали, когда камердинер внезапно вошёл в спальню и разбудил мужа вестью, что от императора прислан фельдъегерь со спешным поручением. Было 21/2 часа утра. Шум разбудил и меня. Муж мне тут же сказал: «Дурные вести, вероятно. Пожалуй, угожу в крепость».
Через минуту, не дав мужу даже встать, в спальню явился фельдъегерь. Заметив, что муж не один, он сказал:
— Громко я боюсь говорить.
Муж нагнулся к нему ухом.
— Его величество приказывает вам немедленно явиться к нему, в кабинет, в Зимний дворец.
Так как государь с царской семьёй жил в Михайловском замке, то приказание, переданное через фельдъегеря, не имело смысла.
Мой муж тут же и сказал фельдъегерю:
— Вы, должно быть, пьяны.
Обиженный офицер решительно возразил:
— Я повторяю дословно слова государя императора, от которого только что вышел.
— Да ведь император лёг почивать в Михайловском замке.
— Точно так. Он и теперь там. Только вам он приказывает явиться к нему в Зимний дворец, и притом немедленно.
Тут пошли расспросы о том, что случилось. Зачем императору понадобилось выезжать из замка посреди ночи? Что его подняло на ноги?
Фельдъегерь на это отвечал:
— Государь очень болен, а великий князь Александр Павлович, т.е. государь, послал меня к вам.
Мой муж переспросил опять, но фельдъегерь только повторял прежнее.
Страх обуял теперь Ливена.
Отпустив фельдъегеря, он принялся обсуждать со мной значение непонятного таинственного приказания. Уж не спятил ли с ума фельдъегерь? Или, быть может, император ставит Ливену ловушку? А если это испытание, то какому риску подвергает себя муж? Ну, а если фельдъегерь сказал правду?..
Напрасны были попытки разобраться во всех этих загадках. А принять решение всё-таки было нужно. Муж встал, приказал запрячь сани и перешёл в туалетную, выходившую окнами во двор. Спальня же наша выходила окнами на Большую Миллионную, как раз напротив казармы первого батальона Преображенского полка, так как улица эта примыкает к Зимнему дворцу. Муж меня заставил подняться с постели и приказал, став около окна, наблюдать, что происходит на улице, и передавать ему о том.
Ну, вот я и наряжена в часовые.
Мне было тогда всего пятнадцать лет, нрав у меня был весёлый, я любила всякую новизну и относилась легкомысленно к роковым событиям, интересуясь только одним, лишь бы они внесли разнообразие в повседневную рутину городской жизни. Я с любопытством думала о завтрашнем дне. В какой же дворец мне предстоит ехать с визитом к свекрови и великим княжнам, которых я навещала ежедневно? Это меня наиболее интересовало в данную минуту. В спальне горел только ночник. Я подняла занавес у окна, присела на подоконник и устремила взоры на улицу. Лед и снег кругом. Ни одного прохожего. Полковой часовой забрался в будку и, должно быть, прикорнул. Ни в одном из окон казармы огней не видать, не слышно и шума. Муж из туалетной спрашивает меня от времени до времени, не вижу ли я чего, — ответ один: «Ничего не вижу». Муж не особенно торопился с туалетом, колеблясь, выезжать ли ему. Одна четверть часа сменялась другой, и я только раздражалась тем, что ничего ровно не вижу. Мне хотелось спать. Но вот послышался отдалённый шум, в котором мне почудился стук колёс. Эту весть я громко возвестила мужу, но прежде, чем он перешёл в спальню, экипаж уже проехал. Очень скромная парочная карета (тогда как все в ту пору в Петербурге разъезжали четвериком или шестериком); на запятках, впрочем, выездных лакеев заменяли два офицера, а при мерцании снега мне показалось, что в карете я вижу генерал-адъютанта Уварова. Такой выезд представлялся необычайным. Мой муж перестал колебаться, вскочил в сани и отправился в Зимний дворец.
Моя роль на этом и окончилась. Всё последующее я сообщаю со слов мужа и свекрови.
Экипаж, который я видела, вёз не Уварова, а великих князей Александра и Константина. Выехав по Адмиралтейскому бульвару к противоположному краю Зимнего дворца, муж действительно увидел в кабинете великого князя Александра освещение, но по лестнице поднимался очень неуверенно.