Вторая Смута
Кризис власти, так и не предотвращенный Петром, вызвал новую смуту, хотя и не такую всеохватную, как при падении Годуновых. Судьба престола вновь оказалась в руках враждовавших друг с другом кланов.
Часть из них, вопреки известной, но формально не объявленной воле покойного императора, высказалась в пользу малолетнего Петра Алексеевича. Если исходить из традиции передачи власти по мужской линии, то это было единственно возможное решение. Однако более сильными оказались «птенцы гнезда Петрова» во главе с Меншиковым. Передача венца сыну казненного Алексея означала бы отстранение их от власти, а, может быть, и расправу над ними. Эта группа поспешила провозгласить самодержицей жену Петра Екатерину — ту самую крестьянку-куртизанку, которую Меншиков, сам поднятый из грязи в князи, когда-то уступил своему повелителю.
При монархии такое было бы невозможно. Если властители и решились бы нарушить вековую традицию передачи власти по мужской линии, то у Петра были дочери. Но, оказавшись хозяином положения, Меншиков наводнил дворец гвардейскими офицерами и вывел на площадь два гвардейских полка, «пугавшие барабанным боем уши собранных во дворце сенаторов»[8]. Они постановили объявить императрицей и самодержицей Екатерину, перетолковав для этого в ее пользу петровский закон о престолонаследии.
Благодаря своей сметливости, находчивости, покладистости, фантастической удаче и несомненным женским прелестям, Марта-Екатерина сделала карьеру, какая не снилась самым обольстительным куртизанкам в мировой истории.
Однако неслыханное решение о возведении ее на престол усилило недовольство приверженцев малолетнего Петра Алексеевича и сплотило их. Покойный император знал бы, как с ними поступить, но без его могучего прикрытия Меншиков и Екатерина чувствовали себя недостаточно прочно для крутых мер. Меншиков, как замечает по этому поводу Н.И. Костомаров, оказался в положении Годунова. Ради собственного спасения ему следовало либо «извести» юного Петра Алексеевича, либо приручить его. Светлейший князь избрал второй путь, за что и поплатился в скором времени. В поисках компромисса Меншиков и Екатерина предложили хитроумный, хотя и совершенно беспринципный план: объявить Петра Алексеевича официальным наследником мачехи его казненного отца — Екатерины I. Для примирения обеих группировок планировалось также обручить малолетнего царевича с дочерью Петра и Екатерины Елизаветой Петровной, невзирая на то, что жена будет приходиться мужу родной теткой. Надеялись, что такая необычная комбинация позволит накормить волков и сохранить овец.
Дело пошло на лад, но в последний момент Меншиков переиграл своих же сторонников, предложив в невесты маленькому царевичу не дочь Петра, а свою собственную. Прожженный царедворец сумел убедить императрицу пойти на этот вариант, хотя Елизавета валялась в ногах у матери, прося не отбирать у нее царевича. Влияние светлейшего князя на Екатерину было столь сильным, что она поставила его интересы выше интересов собственной дочери.
Даже среди единомышленников Меншикова послышался ропот против еще большего усиления «Алексашки», но со строптивцами он тотчас расправился. Под пыткой заговорщики «раскололись» и были сосланы в Сибирь.
Императрица оставалась под полным влиянием Меншикова все два года ее короткого царствования. Когда она опасно заболела, он заставил ее письменно утвердить намеченный план. В завещании императрицы наследником назначался Петр Алексеевич, в невесты ему отдавалась княжна Мария Меншикова, а указ Петра I о престолонаследии, так хорошо послуживший ей лично, — отменялся. До совершеннолетия Петра Алексеевича, которому в ту пору было 11 лет, высшая власть переходила к Верховному тайному совету из восьми человек (первый Верховный совет в истории России!). Его решения могли иметь силу только при единогласии. Верховодил в нем, конечно, светлейший князь Меншиков.
Как только Екатерина I скончалась, и воцарился ее малолетний наследник Петр II (1727 год), Меншиков перевез его в свой дворец, чтобы не спускать глаз с мальчика-императора. Но «светлейший» выскочка переоценил свои силы. Своевольному мальчику не нравилась его нареченная невеста княжна Мария Меншикова, он явно благоволил к миловидной 17-летней тетке Елизавете — веселой, остроумной, неистощимой на выдумки и проказы. Она забавляла мальчика-императора, тогда как с Марией Меншиковой ему было скучно, а слишком строгая опека тяготила и раздражала его. Возраставшую неприязнь юного царя к Меншикову исподволь подогревал официальный воспитатель мальчика, барон А.И. Остерман, коего Меншиков считал своим человеком. Князья Голицыны и Долгорукие тоже не упускали случая нашептать мальчику компромат на Меншикова. Они поведали ему, какую роль тот сыграл в судьбе его отца — царевича Алексея. Голицыны и Долгорукие примирились с Меншиковым, и он не подозревал о коварных наветах за его спиной. На какое-то время Алексашка утратил бдительность.