Александр, ожидавший исхода рискованной операции в другой половине дворца, пытался разыграть роль безутешного сына, который якобы не ожидал кровавой развязки. Но глава заговора граф П.А. Пален не дал ему доиграть. Схватив новоиспеченного императора за руку, он вытолкал его на балкон — показаться народу, сказав при этом свою «историческую» фразу: «Довольно ребячиться, Ваше величество, ступайте царствовать!» Вскоре Пален был отстранен от дел, сослан в свое имение, где раз в год, в ночь на 12 марта, в память о совершенном перевороте, напивался в стельку.
Через несколько лет, когда посетившая Россию французская писательница Анна Луиза Жермена де Сталь узнала о подробностях переворота, она определила суть российской системы власти кратким афоризмом. Вот он в переводе Пушкина: «Самовластье, ограниченное удавкой».
То, что самодержавная власть российского императора в любой момент может быть «ограничена» его свержением с престола и даже убийством, прекрасно сознавал и тогдашний царь Александр I, один из самых интересных и противоречивых российских венценосцев. С его именем связаны победа над Наполеоном, несомненные успехи просвещения, реформы Сперанского, и — одновременно — аракчеевские военные поселения, преследования молодого Пушкина, виртуозное двуличие и лицемерие. Для удержания власти и личной безопасности он принял особые меры.
Поскольку у Александра не было детей, наследником престола числился его брат Константин, получивший титул цесаревича. Александр отправил его подальше от Петербурга, поставив наместником в Царстве Польском. Когда Константин Павлович влюбился в шляхетку не царского происхождения и решил на ней жениться, Александр воспользовался ситуацией, чтобы еще сильнее упрочить свое положение. Законом о престолонаследии оговаривалось, что царственная особа не может находиться в браке с нецарственной особой, в противном случае она лишается прав на престол. Александр поставил брату ультиматум: либо отказаться от женитьбы, либо от престола. Константин выбрал семейное счастье и подписал официальное отречение. Наследником-цесаревичем стал следующий по старшинству сын Павла — Николай. Вроде бы все ясно. Однако Александр велел держать в секрете отречение Константина и сохранил за ним титул цесаревича, тогда как Николай оставался великим князем. В обществе ходили неясные слухи, но наверняка ничего не было известно.
Сложную комбинацию Александра обычно объясняют его приверженностью к мистике и секретности, но в это трудно поверить. Он не мог не понимать, чем чревата неясность в вопросе о престолонаследии, зато она была выгодна ему самому. История России, с ее дворцовыми переворотами, убийствами, заточениями царей и наследников, с постоянно объявляющимися самозванцами, с его личным опытом участия в заговоре против отца, говорила Александру, что опасность для самодержца связана с именем престолонаследника. Если нет лица, которым предстоит заменить императора, заговор невозможен. Так, без участия самого Александра невозможно было бы устранить Павла. Создав ситуацию неопределенности, при которой Константин и Николай сами не знали, кто же из них наследник престола, Александр обезопасил себя.
Александра I заваливали доносами о тайных обществах, вознамерившихся не только лишить его трона, но и вообще покончить с самодержавием. Александр не обращал на них внимания. По его понятиям, заговорщики не представляли опасности, так как не могли опереться на наследника.
Последние годы царь много ездил по монастырям, замаливая грехи. Внезапная его смерть в далеком Таганроге в ноябре 1825 года породила слухи о том, что он вовсе не умер, а тайно устранился от власти, нарядившись старцем и отравившись по миру. Впоследствии объявился старец Федор Кузьмич, прозрачно намекавший, что он и есть бывший царь Александр. Интригующая легенда о грешном царе, переродившемся в «божьего человека», увлекала многих, в том числе Льва Толстого, который начал писать об этом роман, но замысла не осуществил. Еще в годы работы над «Войной и миром» он изучил двуличный характер Александра. Даже могучее творческое воображение Толстого оказалось не в состоянии показать моральное перерождение такого человека.