Александр II был первым российским государем, который мог быть отнесен к числу монархов, а не деспотов. Так через два поколения отыгрался закон о престолонаследии, принятый Павлом I. Кажется, впервые в истории российского самодержавия государю не было нужды постоянно заботиться об устранении потенциальных соперников. Это позволило ему приступить к давно назревшим реформам, покончить с крепостным правом, войти в историю царем-освободителем.
Однако общественное сознание России не успело адаптироваться к этой коренной перемене. Деспотический строй продолжал пронизывать общество сверху донизу, определяя характер отношений на всех уровнях. Пренебрежение к законам и правопорядку, произвол, преклонение перед силой, раболепие перед вышестоящими и попирание нижестоящих — таковы были нормы российской жизни на всех уровнях управления, вплоть до семьи.
Несмотря на стремление Александра II цивилизовать систему правления, бюрократия действовала привычными методами. Лизоблюдство, угодничество и произвол оставались характерной чертой государственных учреждений. Чиновник обладал неограниченной властью над теми, кто от него зависел, и использовал ее для личных выгод. Любой закон можно было обойти при помощи взятки. Это и имел в виду Салтыков-Щедрин, когда писал, что страной управляют столоначальники.
Сам царь, при всем его либерализме, оставался частью той же системы и не считал нужным соблюдать законы, если это было не в его интересах. Так, он санкционировал полицейскую расправу над писателем-диссидентом Н.Г. Чернышевским, хотя, по всей видимости, знал, что дело против него сфабриковано охранкой. Когда друг царя поэт А.К. Толстой на вопрос Александра, что нового в русской литературе, ответил: «Русская литература надела траур по Чернышевскому», — либеральный венценосец сказал со скорбью в голосе: «Прошу тебя, никогда не называй при мне этого имени».
В 1880 году, после смерти царицы Марии Александровны (урожденной принцессы Гессен-Дармштадской) Александр II решил оформить брак со своей любовницей Екатериной Михайловной Долгорукой (светлейшей княгиней Юрьевской). Как мы знаем, по закону о престолонаследии, нединастические браки венценосных особ были запрещены. Если бы Александр II считался с законом, он мог осуществить свое намерение ценой отречения от престола. Но никто не посмел напомнить ему об этом, а сам он и не подумал о такой альтернативе. Удовлетворились тем, что его второй брак не афишировался, четверо его детей от Екатерины Юрьевской не были официально усыновлены, они оставались Юрьевскими.
Приходится признать, что даже Александр II последние месяцы занимал трон незаконно. А поступил бы он по закону, сохранил бы себе жизнь.
Стремление нарождавшейся при относительно либеральном режиме независимой общественности противостоять произволу воспринималось как покушение на устои. В завязавшейся борьбе обе стороны очень скоро стали прибегать к крайним средствам. На полицейские репрессии против молодежи, пытавшейся «идти в народ», молодежь ответила актами террора. Началась охота на императора. После шести неудавшихся покушений, седьмое удалось. 1 марта 1881 года, роковым взрывом бомбы на Екатерининском канале в Петербурге, Александр был смертельно ранен. По горькой иронии судьбы, произошло это в тот самый день, когда было назначено подписание конституции, ограничивавшей самодержавие…
Маньяки-террористы могут появиться в любой стране и при любой системе правления: от этого никто не застрахован. В самых классических монархиях бывали случаи террористических актов против венценосных особ. Убийство наследника австрийского престола эрцгерцога Фердинанда в Сербии послужило поводом к Первой мировой войне. Однако при монархическом строе такие случаи редки и воспринимаются как чудовищные потрясения всей государственной системы и традиционного уклада жизни.
В России же убийства самодержцев были столь рутинным явлением, что действия террористов-народовольцев почти никого не ужасали. Значительная часть общества горячо сочувствовала им, видела в них героев, мучеников идеи. И даже те, кто не одобрял террор, полагали, что борьба с ним их не касается: это дело полиции. Иные недоумевали: зачем эти отчаянные храбрецы хотят убить «хорошего» царя, ведь его сын-солдафон будет куда круче? Но в самом факте пролития царской крови общество не видело ничего такого, что выходило бы за рамки обычного преступления.