Вспоминается признание другого мистика и монархиста: «Все остальные черты в моих сатирических повестях: черные и мистические краски (я – мистический писатель), в которых изображены бесчисленные уродства нашего быта, яд, которым пропитан мой язык, глубокий скептицизм в отношении революционного процесса, происходящего в моей отсталой стране, и противопоставление ему излюбленной и великой Эволюции, а самое главное – изображение страшных черт моего народа, тех черт, которые задолго до революции вызывали глубочайшие страдания моего учителя М. Е. Салтыкова-Щедрина…»
(М.Булгаков, Письмо советскому правительству от 28.Ill 1930.)
Возможно, по-романовски идеализировавший народ Николай разглядел в книгах Щедрина эти глубочайшие страдания.
Режим постепенно ужесточался. Вначале поступала почта: пришла, например, посылка с шоколадом от сестры императрицы Елизаветы Федоровны. (Авдеев и его команда шоколад украли.) Потом почта перестала поступать. Приходила газета: Николай подписался на «Екатеринбургский рабочий». Потом газета исчезла. В дом допускали только священников по двунадесятым праздникам и уборщиц.
Но за 20 дней до гибели, царь занес в дневник: «На-днях мы получили два письма, одно за другим, в которых нам сообщали, чтобы мы приготовились быть похищенными какими-то преданными людьми» (14 июня/27 н ст.). Через 17 дней, за три дня до гибели, в дневнике Николая II появилась последняя в его жизни запись:
«Вестей извне никаких не имеем.»
Глава 27
УБИЙЦЫ
Главное обвинение Бруцкуса в адрес Соколова таково: следователь на протяжении своей книги не упомянул фамилию – Ленин. Ни разу.
Ученый не забыл процитировать предложение, десятилетиями защищавшее Соколова от подобных упреков: «Соколов, облупив на нужды погрома Свердлова с Голощекиньм, печально восклицает: «Нет сомнения, были и другие лица, решавшие вместе со Свердловым и Голощекиным судьбы Царской семьи. Их я не знаю.» «Изучив нрав Соколова, – комментирует он, – мы легко расшифруем эти слова. Когда Соколов, имитируя честность и бескорыстие, пишет: «Национальность их мне неизвестна», – мы знаем, что дело идет о русских, которых требуется замаскировать… Когда он … не называет других фамилий, кроме Свердлова и Голощекика, только потому, что их не знает, то секрета тут нет никакого: неизвестные Соколову имена принадлежат неевреям. Это имена членов советского правительства во главе с Лениным, это имена главарей чрезвычайки с Дзержинским, Менжинским во главе, это имена вождей Красной армии, давшей силу советской власти…»
(Намек на генералов, массами пошедших на службу в РККА.)
Приведу здесь почти полностью огромную цитату из Бруцкуса, современника екатеринбургского убийства, рассуждавшего о его первопричине так:
«Если бы все члены ЦИКа, все народные комиссары и все вообще влиятельные большевики предложили такое решение этого вопроса, которое было бы неугодно Ленину, ничего из такой внушительной демонстрации не вышло бы… Если все Романовы, оказавшиеся в руках большевиков, были истреблены… то именно такое решение вынес Ленин, один только Ленин… Единственный виновник – Ленин, и никто больше. О виновности всех остальных можно говорить… как о виновности в гибели казненного от руки судей, вынесших приговор на точном основании закона, или того палача, который рубил голову.
Ленин приказал убить Романовых – это истина, не требующая доказательств, это историко-политическая аксиома. Но за Лениным… упрочена репутация идейного борца… Счастье этого человека беспримерно: от его имени отскакивают все ужасы гражданской войны, террора, миллионы трупов, раскиданные по русской земле… Между тем, Ленин не только попуститель кровопролития, но и убежденный организатор величайшей бойни на Земле… Этого мало. О Ленине точно известно, что он был лично сторонником крови, тем, кого в применении к хирургам называют мясником. Никого и ничего в своей жизни не пожалел Ленин… Это он – автор теории и практики об истреблении целых классов и горячий поклонник Дзержинского с его бессудными казнями и адскими пытками… Ни разу не узнал он радости прощения. Его сердце, наоборот, отзывалось с удовлетворением на призрак насильственной смерти. Ему даже не пришло в голову помиловать ранившую его Каплан. Он не подписал ни одной отмены смертной казни ни одному рабочему или крестьянину… Его чисто палаческий образ действий в деле братьев Генглез изумил даже его ближайших соратников, хотя они хорошо знали своего Ильича…
(Ни в одном источнике или исследовании я не встретил никаких упоминаний о деле Генглез, ни даже их фамилий.)
…а отношение к гибели Шингарева и Кокошкина – приказ о немедленном розыске их убийц с одновременным назначением этих убийц на командные должности на фронт – обнаружило силу его политического лицемерия и степень его личного равнодушия к пролитию крови.
(Андрей Шингарев и Федор Кокошкин – арестованные министры Временного правительства, кадеты, по болезни переведенные из крепости в больницу, – в ночь после разгона Учредительнго собрания были убиты матросами на больничных койках.)
…Душа Ленина не сопротивлялась пролитию невинной крови… Его особое прирожденное свойство – отсутствие тени сострадания к человеку, отсутствие всякой чувствительности. Вполне уместно предположить, что если бы Ленин не был человеком с такими свойствами души, то судьба Царской семьи могла повернуться иначе. Ни одна революция не сопровождалась истреблением всех членов династии, находившихся в руках у победителей. Это было сделано у нас, потому что нашим владыкой стал человек, проповедывавший истребление классов, а не отдельных людей. Такой проповеди человечество еще не знало, как не знало оно и такого террориста, как Ленин.
Романовы были своего рода классом, и убийство всех представителей этого класса – эта идея могла зародиться в единственной в мире голове, – голове Ленина… Ленин органически не мог найти иного средства избежать затруднений… – кроме того единственного, которое подсказывал ему его характер: убить, уничтожить, стереть с лица земли. И он отдал такой приказ. Тысячи людей причастны или виновны в гибели Царской семьи, целый ряд условий, исторических и политических, привел к этой катастрофе. Но среди этого запутанного узла причин с особой яркостью выделяется деятельность Ленина, бесповоротно решившего – казнь.
В расследовании об убийстве Романовых не упомянуть ни разу имени Ленина – на это способен не следователь, не историк, а памфлетист… Искать виновников убийства Царской семьи и не заметить Ленина – такую тактику мог позволить себе только агитатор, нимало не беспокоившийся, что скажет о его праведных трудах чуткая совесть вдумчивого современника и беспристрастный отзыв историка.»
В этом фрагменте меня более всего поразила мысль Бруцкуса, что если бы против решения Ленина о Романовых возражали все видные большевики вместе взятые, это не изменило бы его позиции. Ведь Бруцкус не мог знать, что мнение Ленина разошлось с проектом большевика номер два, председателя РВС республики Льва Троцкого, и никакого влияния Троцкий на Ленина оказать не сумел.
В 1935 году к Троцкому в эмиграцию пришло сообщение: в камерах Ягоды исчез его старший сын, Сергей, Этот молодой человек – физик – испытывал аллергию к политике, насмотревшись на революционную деятельность своего родителя, и сделал карьеру выдающегося инженера-изобретателя. В момент выдворения родителей за пределы СССР Сергей Седов (сыновья Троцкого носили фамилию матери, Натальи Седовой) был влюблен и не понимал, зачем ему нужно покидать Россию из-за политических конфликтов отца. Но через 6 лет Сергей стал догадываться, какую трагическую ошибку совершил. Он успел сообщить, что жизнь его куда хуже, чем даже родители могут себе представить, – и начались воркутинская одиссея, кашкетинские расстрелы лагерных друзей (по имени начальника лагеря – палача Кашкетина), Лубянка, неизбежный конец…
Видимо, инстинктивно сопрягая в памяти исчезновение сына с судьбой детей-узников Ипатьевского дома, Лев Давидович занес тогда в дневник, сразу вслед за записью о судьбе сына, датированные 9-м апреля 1935 года такие строки: