– Ну вот, Данила, понял, что без куска хлеба не останешься? А это ты только вчера зуб архимандриту вырвал. Завтра у тебя народу не в пример больше будет. Вон видишь, домик махонький, там дурилка местный живет. Он тебе его за грош на три дня отдаст. Сделай там свою перационку и дери зубье. Да пусть платят по-божески, а то прослышали, наверно, что монасям так просто зубы драл, вот и собрались на дармовщинку.
Все получилось так, как сказал воевода. Мы с Антохой с помощью еще пары человек за час привели домик внутри из совершенно запущенного в состояние умеренной грязности и начали прием.
Первой забежала самая бойкая баба и, усевшись на стул, начала ойкать и сомневаться. Когда Антоха надел ей маску на лицо, она заорала:
– Вы честь мою женскую заберете, как только засну, так и заберете!
Пришлось выйти на улицу и кликнуть вторую бабу, которая клятвенно обещала присмотреть, чтобы мы не покусились на честь ее подруги. Потом я долго возился с мужиком со свищом. Он, боясь удалять зубы на торге, довел себя до того, что гной нашел выход наружу через кость нижней челюсти и кожу. Теперь болей как таковых у него не было, но свищ из-за постоянного притока гноя не зарастал. Я удалил ему зуб, выскреб пораженные остеомиелитом кусочки кости и, сказав, что ему надо еще раз прийти ко мне, отпустил. Остальные больные особого интереса не представляли, и мы достаточно быстро закончили работу. Хорошо, что Торжок не Москва, во второй половине дня больные закончились. Да и, надо сказать, зубы в это время у людей оказались, пожалуй, получше, чем в наше время. Мы с Антохой, сами изрядно нанюхавшиеся эфира, качаясь, вышли на крыльцо. В моем кошеле чувствовалась приятная тяжесть. Да, люди, получившие возможность удалить зубы без боли, денег не жалели. А то, что они лечились у лекаря, дравшего зубы у отца Мисаила и отца Павла, повышало их собственный авторитет до небывалой высоты.
Мы, собрав все свои принадлежности, медленно шли в кремль. У меня появилась мысль, что пора выходить из-под опеки воеводы и устраиваться в жизни самостоятельно. Про моих гипотетических родственников он, похоже, полностью забыл. Так что если я поработаю два-три дня, домик себе куплю. С такими мыслями я и зашел в кремль.
Уже темнело, и портрет Михайлова закончить мне не удалось. На следующий день, к моему счастью, потока просителей не было. Видимо, те, у кого имелись деньги, все сделали, а у кого их не было, сидели дома и лечились сами. Я смог наконец закончить портрет Кирилла Мефодьевича. Он в совершенном довольстве отбыл к себе, пообещав выполнить мою просьбу – привезти с оказией из нашей землянки книгу «Травник» с рецептами далекой старины. Про то, что ее там может не быть, я не думал. Вряд ли суеверные жители деревни решатся полезть даже в пустую землянку знахарки.
Воевода был занят делами – укреплял оборону города. Из Литвы поступали плохие вести. Я же тем временем готовил для многочисленных жителей воеводского дома и войска небольшое развлечение. Сразу, как только начал жить в кремле у воеводы, мне выделили коня. Конек был еще достаточно молодой, около пяти лет, и я решил заняться его выездкой. Пришлось слегка переделать седло, стремена и даже соорудить удила. Их, трензельное и мундштучное, изготовил наш кузнец, причем очень заинтересовался, зачем мне такие удила. Я уже с июля по октябрь занимался выездкой этого жеребца. В одно из воскресений в самом конце октября с разрешения воеводы устроил выступление. На него собрались почти все живущие в кремле. Народ зрелищами шибко избалован не был и все принимал на ура. Когда я, прямо держась в седле, выехал на середину огороженной площадки, все зашумели. Конь был вычищен и расчесан гребнем, слегка смоченным репейным маслом, а потому блестел на тусклом осеннем солнышке. Его бабки были обернуты белыми тряпками, в гриву заплетено несколько лент.
Ловко поворачивая коня, я поклонился всем присутствующим и начал выступление. Ну что я могу сказать? Если бы мой тренер видел это, ему было бы за меня стыдно. Но, учитывая, что подо мной оказался неопытный молодой конек, да и сам я все изрядно подзабыл, решил, что получилось неплохо. Зато народ был в неописуемом восторге. Такого не видел никто и никогда. Воевода смотрел на все это, открыв рот, а когда я спешился и подошел к нему, произнес только:
– Сомнений нет, ты его сын.
Но тем не менее опять не сказал: чей я сын и почему он мне ничего не объясняет? Хотя… когда наконец я серьезно подумал над этим, все понял: ведь я сам намекнул воеводе, что мой якобы отец находился в бегах, и, может быть, совсем небезопасно держать такого «родственника» у себя дома?