Погодин М.П. (1). С. 451
С.-Петербург, 29 апреля 1718 года, (пол. 20 мая). Любовница царевича привезена сюда из Германии. При ней много золота, бриллиантов и богатых нарядов. Все удивляются, что Царевич мог питать чувство к женщине такого низкого класса. От неё всё отобрали, оставив только необходимое. Впоследствии узнается, что за судьба её ожидает.
Известия голландского резидента де-Биэ. С. 317
Она приехала в С.-Петербург в половине апреля 1718 года, как видно из донесения Плейера цесарю от 18-29 апреля, ещё беременною, когда именно и как разрешилась, совершению неизвестно. Толстой доносил Царю в половине октября 1717 года, что Евфросинья была тяжела четвёртый месяц; из письма же ея от 28 декабря можно полагать, что в конце 1717 года была она на пятом месяце; следовательно, разрешение могло последовать не прежде конца апреля 1718 года. Первый допрос ей был чрез месяц по приезде в Россию, около 12 мая.
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 140
А была та девка росту великаго, собою дюжая, толстогубая, волосом рыжая, и все дивилися, как пришлось царевичу такую скаредную чухонку любить и так постоянно с нею в общении пребывать.
Румянцов А. Казнь царевича Алексея Петровича, письмо А. Румянцева к Д. И. Титову. Русская Старина, 1905, август. С. 413
«Накануне прошедшаго воскресения» доносит цесарю Плейер, «Царь отправился в увеселительный дворец Петергоф, в 10 милях отсюда, с царевичем, котораго никогда вдали себя не оставляет, и приказал на другой день привезти из крепости в закрытой шлюбке его любовницу; допросил их сам тайно и потом отправил её опять в крепость».
Устрялов Н. (1). Т. VI. (1). С. 238
До отъезда в Италию был выработан план, с помощью которого [Толстой] надеялся добиться успеха. План заключался в привлечении на свою сторону любовницы царевича, которую он взял с собою из Петербурга. Она была финкой, довольно красивой, умной и весьма честолюбивой. Как раз эту слабость Толстой решил использовать: он убедил её с помощью самых сильных клятв (он не затруднялся давать их, а ещё меньше – выполнять), что женит на ней своего младшего сына и даст тысячу крестьянских дворов, если она уговорит царевича вернуться на родину. Соблазнённая таким предложением, сопровождаемым клятвами, она убедила своего несчастного любовника в уверениях Толстого, что он получит прощение, если вернётся с ним в Россию.
Французский консул в Петербурге Виллардо. Цит по: Павленко Н.И. С. 201
Евфросинья написала собственноручно (в ответ на вопросы царя Петра, составленные им лично) очень нетвёрдою рукою: «К цесарю царевич писал жалобы на отца многажды; и когда он слыхал о смущении [русского войска стоявшего] в Мекленбургии, тогда о том радовался и всегда желал наследства, и для того и ушёл, и в разговорех говорил мне, что-де все ему злодействовали, кроме Шафирова и Толстова: «Авось либо-де Бог нам даст случай с радостию возвратиться»… И как услышал в курантах, что у Государя меньшой сын царевич был болен, говаривал мне также: «Вот-де видишь, что Бог делает: батюшка делает своё, а Бог своё». И наследства желал прилежно; а ушёл-де он, царевич, от того, будто Государь искал всячески, чтоб ему, царевичу, живу не быть. А сказывал-де ему Кикин, будто он слыхал, как Государю говорил о том князь Василий Долгорукой.
Он же, царевич, говаривал со мною о Сенатах: «Хотя-де батюшка и делает, что хочет, только как ещё Сенаты похотят; чаю-де, Сенаты и не сделают, что хочет батюшка». И надежду имел на сенаторей; а на кого именно, не сказал… Он же мне говаривал: «Я-де старых всех переведу, а изберу ce6е новых по своей воле». И когда я его спрашивала против того, что кто у тебя из друзей? и он мне говорил: «Что-де тебе сказывать? Ты-де не знаешь. Всё-де ты жила у учителя, а других-де ты никого не знаешь, и сказывать-де тебе не для чего». Царевич же мне сказывал, что он от отца для того ушёл, что-де отец к нему был немилостив, и как мог искал, чтоб живот его прекратить и хотел лишить наследства; к тому ж, когда во время корабельнаго спуску, всегда его поили смертно и заставляли стоять на морозе, и от того-де он и ушёл, чтоб ему жить в покое, доколе отец жив будет; и наследства он, царевич, весьма желал и постричься отнюдь не хотел. Да он же, царевич, говаривал: когда он будет государем, и тогда будет жить в Москве, а Питербурх оставит простой город; также и корабли оставит и держать их не будет; а войска-де станет держать только для обороны, а войны ни с кем иметь не хотел, а хотел довольствоваться старым владением, и намерен был жить зиму в Москве, а лето в Ярославле; и когда слыхал о каких видениях или читал в курантах, что в Питербурхе тихо и спокойно, говаривал, что видение и тишина не даром: «Может быть, либо отец мой умрёт, либо бунт будет: отец мой, не знаю, за што меня не любит, и хочет наследником учинить брата моего, а он ещё младенец, и надеется отец мой, что жена его, а моя мачиха, умна; и когда, учиня сие, умрёт, то-де будет бабье царство! И добра не будет, а будет смятение: иные станут за брата, а иные за меня». И я его спрашивала: кто за тебя станет? и он мне говаривал: «Что-де тебе сказывать? Ты их не знаешь». А иногда и молвит о каком-нибудь человеке, и я стану его спрашивать: какого он чину и как прозвище? и он говаривал: «Что же тебе и сказывать, когда ты никого не знаешь?»