Иловайский Д.И. (1). С. 66-67
Различие внутренней жизни Петра В. и Иоанна отразилось и в их физиогномиях. Лицо Иоанна изрыто морщинами; взор суровый и мрачный; на всей физиогномии лежат следы многих душевных бурь, потрясений и страданий. Это лицо страстное, но вместе и страдальческое. – Взор Петра полон, огня и бодрости, лицо носит выражение энергии, силы воли и озабоченности текущими интересами, но ни малейших следов того, что называется душевными страданиями.
Терновский Ф. С. 34
Он часто выступал с речами при дворе и в своём совете. В одной из этих речей он сказал, что он принёс своего сына в жертву благу своих подданных.
Вольтер. (1). С. 45
Он устранил сына, и вместо последнего, спустя только 5-6 лет после кончины царя, управление Poccией захватила группа немецких дельцов, с проходимцем Бироном во главе. Этот проходимец, как правитель Poccии, есть всецело следствие Петровских преобразовательных крайностей: после Алексея Михайловича он был невозможен, а после Петра сделался не только возможностью, но и действительностью. Немецкое господство воспользовалось именно указанными сторонами Петровой деятельности, чтобы легко устранить всякое себе противодействие, т.-е. воспользовалось всею полнотою неограниченной верховной власти, унижением родовой знати и церковной иерархии, а также раболепными привычками, внедрёнными русскому обществу при помощи застенка и топора.
Иловайский Д.И. (1). С. 67
Все интересы Петра сосредоточивались исключительно на административной деятельности: нравственные вопросы были почти совершенно чужды ему. Всякий поступок Пётр оценивал не по сообразности его с нравственным законом, но по мере его пользы или вреда для государственного благоустройства. По этому самому душа Петра в нравственном отношении была как бы tabula rasa; нравственные идеи почти не имели в ней места.
Терновский Ф. С. 33
Культурный разрыв наружно европеизированных высших классов с народною массою, а также недостаток единения царя с коренным русским народом начались именно с Петра Великого. Этот недостаток единения поддерживался и усиливался, благодаря в особенности немецким бракам, каковые явились одною из наиболее упрочившихся петровских реформ.
Иловайский Д.И. (1). С. 68
…Есть исторические взгляды, которые во всяком явлении видят что-то неизбежное, необходимое, и самих исторических лиц принимают за проявление какого-то фатума, действующаго как бы по неволе и по предопределению судеб, считая их исключительно всплощениями той или другой идеи; если отстранить, таким образом, всякую солидарность между историческими лицами и их деяниями, то мы логически дойдём до безразличия между добром и злом и совершенно оправдаем казни Грознаго или гильотину комитета общественной безопасности во Франции. Под этим углом воззрения безчеловечный розыск и суд по делу царевича Алексея представится явлением очень естественным, как преследование всякаго даже намёка на возможность затормозить когда-нибудь дело Петровской реформы, при возможности торжества партии, придерживавшейся старины и видевшей в царевиче своего будущего главу. У нас даже привыкли видеть в этом случае со стороны Петра какой-то геройский, великодушный поступок для спасения России, жертву любящаго отца, котораго чувства подавлены мудростью монарха. Это один из случаев лжи и лести, о которых мы говорили и которые теперь должны исчезнуть перед очевидностию. Недовольно быть великим историческим деятелем, чтобы ради этого простилось всё. Это было бы уж черезчур покойно для таких деятелей и слишком опасно для человечества, которым они играли бы по произволу, не заботясь уже вовсе о суде потомства и истории. Как ни велик Пётр, но и он не уйдёт этого суда, столь же неумолимого, но более справедливаго, чем суд его над собственным сыном, и история обвинит его в этом случае как властителя, как отца и как человека.
М. Лонгинов. С. 4-5
Заключим всё дело на основании актов государственных архивов в С.-Петербурге, и в Вене. На допросе было боле 50 лиц; в том числе царица-инокиня Елена (Евдокия), царевна Mapия, епископ Досифей, Авраам Лопухин, Александр Лопухин, Александр Кикин, Степан Глебов, князь Василий Долгорукий, князь Семён Щербатый, игуменьи, старицы, княгини Троекурова, Львова, Голицына. Некоторые пытаны три и четыре раза; девять человек казнено; столько же сослано в каторгу; еще более в Сибирь и в дальние края.