Но как бы Александр Владимирович ни погружался в историю, бурное время заставляло его жить трагическим настоящим.
Он предпринял все возможные попытки (ходил по всем инстанциям), пытаясь спасти Чудов монастырь и Храм Христа Спасителя.
Можно только догадываться, что творилось в душе А.В. Галкина, когда на его глазах уничтожались русские святыни.
Не случайно из него вырывалось: «Тоска у меня. Если бы мог пить, то каждый вечер напивался бы пьяным».
Непримиримый Галкин
И Галина Серебрякова не могла не заметить эту, поразившую ее перемену. Вот что она пишет о встречах с Галкиным в 1934 г.:
«…Обычное спокойствие и невозмутимость покинули его… «Социалистическая законность, – сказал он мне как-то, – основа государственного, а значит, и партийного в нашей стране благополучия. Так было при Ленине и затем после его смерти. Но вот теперь прокуратура в руках карьериста, бывшего завзятого меньшевика Вышинского. Этот человек без сердца и совести может оказаться роковым для советской юстиции. Он способен на любое подлое дело ради своей выгоды. В партии он чужак, она ему не дорога. Я высказал ему это все прямо в глаза. Вышинский, естественно, меня ненавидит. Есть у меня большая докладная, где я изложил свои мысли и опасения». Этот «непримиримый Галкин», как звали его сослуживцы (а начальство терпеть не могло за язык), бессребреник, высказался прямо – не опасаясь за свою судьбу.
Как пишет Т. В. Морозова, методы Вышинского «отчаянно будет критиковать в своих докладных… Александр Владимирович Галкин, требовавший соблюдения социалистической законности, да еще Николай Васильевич Крыленко отважится настойчиво отстаивать презумпцию невиновности в полемике с Вишинским… (Т. В. Морозова. Призрачные тени шахматной истории. Судьбы, перечеркнутые тиранией. – Одесса: «Астропринт», 2004).
Советский разведчик Александр Орлов в своей книге «Тайная история сталинских преступлений» (М.: «Автор», 1991)[2] пишет:
«Я занимал тогда должность помощника прокурора апелляционной коллегии Верховного суда. Все мы – прокуроры и судьи – раз в день сходились в «совещательную комнату» попить чайку.
Хорошо помню, как однажды, когда мы все сидели в этой комнате, дверь приоткрылась и заглянул Вышинский. Все посмотрели в его сторону, но он не вошёл, небыстро притворил дверь.
– Я его терпеть не могу! – с гримасой неприязни сказал Галкин, председатель апелляционной комиссии.
– Почему? – спросил я.
– Меньшевик, – пояснил сидящий рядом Николай Немцов. – До двадцатого года всё раздумывал, признать ему советскую власть или нет.
– Главная беда не в том, что он меньшевик, – возразил Галкин. – Много меньшевиков сейчас работает с нами, но этот… он просто гнусный карьерист!»
И читаем далее: «Со своего высокого прокурорского поста Вышинский с удовольствием наблюдал, как старые большевики один за другим убираются из Верховного суда. Крыленко исчез в начале 1938 года.
Одновременно исчезла его бывшая жена Елена Розмирович, работавшая до революции секретарём Заграничного бюро ЦК и личным секретарём Ленина.
В июле 1936 года в коридоре здания НКВД я лицом к лицу столкнулся с Галкиным. Его сопровождал тюремный конвой. По-видимому, Галкин был так потрясён случившимся, что не узнал меня, хотя мы встретились глазами.
Я немедленно зашёл в кабинет Бермана и попросил его помочь Галкину, чем только можно.
Берман сообщил мне, что Галкин арестован на основании поступившего в НКВД доноса, будто он осуждает ЦК партии за роспуск Общества старых большевиков. Донос поступил от Вышинского.
Назначая Вышинского государственным обвинителем на московских процессах, Сталин ещё раз показал, какой смысл он вкладывает в понятие «нужный человек на нужном месте». В целом государстве не нашлось бы, наверное, другого человека, кто с таким рвением готов был бы сводить счёты со старыми большевиками».
Александр Орлов был последним, кто видел А.В. Галкина живым.
До ареста Александр Владимирович жил в доме по ул. Серафимовича, 2 («Дом на набережной»). Сотрудница краеведческого музея «Дом на набережной» Татьяна Ивановна Шмидт познакомила меня с документами, относящимися к А.В. Галкину, любезно предоставила редкие фотографии.
Александр Владимирович жил в одной из комнат 337-й квартиры, а две другие занимали старые большевички сестры Мураловы, Софья Ивановна (1868–1931) и Юлия Ивановна (1876–1943).
Дом на набережной (ул. Серафимовича, 2). Фото Николая Редькина. 2009 г.