— Я хочу, чтобы с него не спускали глаз. Я хочу знать о каждом его шаге…
Ионафан пошел к матери. Она теперь жила в новых покоях, отдельно от царя, который взял себе наложницу. Слуга ввел его в комнату, и он увидел мать за ткацким станком. Она с улыбкой подняла на него глаза, но сразу же нахмурилась.
— Садись. Скажи, что тебя тревожит.
Он пытался подобрать слова. Глядя на разноцветный пояс, который ткала мать, он выдавил из себя улыбку.
Она проследила за его взглядом, провела рукой по ткани. — Это подарок. Для твоего отца.
— Он с гордостью будет носить его.
— Это он тебя послал?
— Нет.
Она скрестила руки. — Я слышала о его припадках, хотя вы с Авениром и остальные пытаетесь сохранить это в тайне.
Ионафан стоял и смотрел в решетчатое оконце. Он даже и думать не хотел о том, что будет, если молва о безумии отца распространится. Сейчас его отец уязвим, как никогда.
— Расскажи мне, что с ним делается, Ионафан. Я сижу здесь практически взаперти со своими служанками.
— Некоторые говорят, что отец одержим злым духом. — Сам он скорее полагал, что Саула сводит с ума чувство вины. — Но мне кажется, дело в другом.
— В чем?
— Иногда, когда я слышу, что он бормочет, я думаю: может, это Бог пытается говорить с ним. Он же ожесточает сердце и разум и противится Ему. — он обернулся. — Не знаю, что делать, мама.
Мать сидела, опустив голову. Потом поднялась, подошла к нему, встала рядом у окна. Мгновение посмотрела во двор и повернулась к нему.
— Твой отец всегда любил звуки гуслей. Возможно, если кто–то будет играть ему во время приступов, — она нежно погладила его по плечу, — он успокоится.
Ионафан упомянул о предложении матери личным слугам царя, а те передали его Саулу.
— Хорошо, — сказал царь. — Найдите хорошего музыканта и приведите ко мне.
Тут подал голос один слуга — из колена Иудина: — Я видел у Иессея Вифлеемлянина сына, умеющего прекрасно играть на гуслях. И не только. Он храбрый и разумен в речах. И выглядит он неплохо. И Господь с ним.
Саул приказал послать за ним.
Парнишка появился при дворе через несколько дней, ведя за собой осла с поклажей: хлебом, мехом вина и козленком — дары, чтобы не оставаться должным царю за его содержание. Среди ночи, когда злой дух сошел на царя, музыканта вызвали к нему, подняв с постели.
При первых же звуках гуслей царь затих.
— Господин — пастырь мой, — негромко и протяжно запел мальчик. —
я ни в чем не буду нуждаться.
Он покоит меня на зеленых лугах
и водит меня к водам тихим.
Царь сидел, сжимая виски пальцами.
— Он подкрепляет душу мою,
направляет меня на стези правды,
ради имени Своего.
Если я пойду и долиною смертной тени,
не убоюсь я зла, потому что Ты со мною.
Саул подался вперед на подушках, слушая пение отрока. Ионафан видел, как отец постепенно расслабился, закрыл глаза. Голос певца был чист и приятен, но дело было не в нем. Слова этой песни несли мир в царские палаты.
Кто–то рядом прошептал: — Отрок хвалит царя.
— Нет, — Ионафан смотрел на мальчика. — Он поет хвалу Богу.
Песня продолжалась, комнату наполняли слова и звуки настолько свободные и сладостные, что, слыша их, смирялись и неистовые мужи.
— Твой жезл и Твой посох —
они успокаивают меня.
Ты приготовил предо мною трапезу
на виду у врагов моих,
умастил елеем голову мою.
Чаша моя преисполнена.
Так, благость и милость
да сопровождают меня
во все дни жизни моей,
и я пребуду в доме Господнем
многие дни.
Когда умолкли слова и замер последний дрожащий звук струны, Ионафан выдохнул. О, какая уверенность в Боге! Ему так хотелось испытать ощущение мира с Богом. Именно таких отношений с Ним жаждала душа.
— Спой еще, — царь Саул махнул рукой.
Мальчик вновь взялся за гусли и запел:
— Небеса проповедуют славу Божью,
и о делах рук Его вещает твердь.
День дню передает речь;
и ночь ночи открывает знание…
— Смотрите, — шепнул кто–то. — Царь спит.
Ионафан уже несколько недель не видел отца таким умиротворенным. Он почувствовал, как у него самого спадает напряжение во всем теле. Казалось, всем окружающим стало легче дышать. Когда мальчик замолк, царь слегка встрепенулся.