Саул посмотрел на Ионафана. — Ты ведь не просто восхищаешься его храбростью, так? Он тебе нравится.
— И тебе он должен нравиться, отец. Господь использовал Давида, чтобы даровать тебе победу. Приблизь его к себе, и мы будем одерживать одну победу за другой.
Саул опустил глаза и застыл. Поднял голову. — Где твой меч?
— Я отдал его Давиду.
— Что–что ты сделал?
— Я дал ему свою одежду, лук и пояс.
— А что еще ты дал этому выскочке? Свой перстень с царской печатью?
Ионафан покраснел. — Нет, конечно! — Он вытянул руку в доказательство. — Я побратался с ним. Теперь он — твой сын.
— А меня ты спросил? О чем ты только думал, оказывая ему такую великую честь?!
— А кто более достоин этой чести, чем он, отец? — Ионафан похолодел под взглядом отца. — Ты — помазанник Господа. Давид сражался во славу Того, Кому ты служишь.
Саул сверкнул глазами. Он открыл было рот — и стиснул зубы: что бы там ни пришло ему на ум, об этом он решил молчать. Тяжело дыша, он устремил взгляд в пространство, поверх тысяч шатров.
— Не за меня он сражался.
— Давид — твой слуга.
— И лучше всего пусть остается таковым. — Саул поиграл желваками, медленно перевел дыхание. — Но, может быть, ты и прав. Он показал, что может быть полезен. Посмотрим, на что еще он сгодится.
Он явно досадовал все больше. — Послушай только, как они празднуют победу! А помните, как в Иависе Галаадском мое имя было у всех на устах?
— И в Галгале, — напомнил Авенир.
— Пусть не забывают об этом.
Саул развернулся и зашагал прочь.
Ионафан оглянулся на бегу. Рассмеялся:
— Давай, братишка! Поднажми!
Давид собрал последние силы, и разрыв между ними чуть сократился. Ионафан летел вперед, ноги его едва касались земли. Он перескочил несколько кустов и достиг цели намного раньше, чем Давид.
Давид, задыхаясь, упал на колени. — Ты летишь, как орел!
Тяжело дыша, Ионафан согнулся в поясе, втягивая ртом воздух. Он усмехнулся: — Ты меня чуть не перегнал.
Давид распластался на спине, раскинул руки. — У тебя ноги длиннее.
— Заяц способен обогнать лису.
— Разве что хитростью. А я не такой.
В груди горело. Ионафан облокотился на большой камень. — Это все отговорки! Ноги вырастут. И сил прибавится.
Давид засмеялся. — Я бежал бы быстрее, если бы на карте стояла моя жизнь.
Ионафан прошелся по кругу, уперев руки в бедра, чтобы сердце успокоилось, а разгоряченное тело остыло.
— На этот раз ты бежал много быстрее. Однажды ты поравняешься со мной, а, может, и оставишь меня позади.
Давид сел, свесив руки меж колен. — Ты всегда обгоняешь меня. Ты отменно стреляешь из лука. Ты можешь метнуть копье в два раза быстрее.
Издалека послышался крик. Это был Авенир.
Ионафан протянул руку Давиду. Обхватил его за шею, пробежался костяшками пальцев по вьющимся волосам. — Всему свое время, братишка. Всему свое время.
Навстречу воинам выбежали женщины. Они окружили их хороводом: пели и плясали, играли на тамбуринах и кимвалах, в воздухе разлились песни хвалы.
— Смотри, как они тебя любят! — Ионафан рассмеялся, увидев лицо Давида: одна из танцующих девушек, приблизившись, одарила того улыбкой. — Да ты покраснел!
— Никогда в жизни не видал таких девушек! — Давид разглядывал девичий вихрь, вьющийся вокруг. — Какие красавицы!
— Да. Точно. — Ионафан любовался плясуньями, пока они шли к городским воротам.
Под предводительством Саула они вступили в Гиву при всеобщем ликовании — их приветствовали все: мужчины, женщины, дети. Саула окружили царедворцы. Ионафан заметил среди них мать и схватил Давида за руку.
— Отец пообещал выдать одну из своих дочерей за того, кто убьет Голиафа. Ты должен познакомиться с моими сестрами. Я советую Мерову. Она старше тебя, зато умнее Мелхолы.
Давид упирался. — Нет, Ионафан! Я недостоин!
— Лучше ты, чем какой–нибудь старый солдафон, у которого несколько жен и куча наложниц!
Он окликнул мать. Та обернулась к нему, улыбаясь, вытянулась, чтобы разглядеть. Ионафан пробивался сквозь толпу: каждый норовил поздравить его, приветственно похлопать по спине. Наконец, добравшись до цели, он представил Давида: — Тот, кто победил исполина.
— Хвала тебе, — отозвалась мать.
Мелхола глядела на Давида во все глаза, зарумянившись.
Давид явно чувствовал себя не в своей тарелке. — То, что я сделал с Голиафом, не идет ни в какое сравнение с тем, что совершил царевич при Михмасе.