Она покачала головой.
— Ионафан, Ионафан. — Глаза матери увлажнились. — Господь отверг твоего отца. Тебя — не отвергал.
Вестник был мертвенно бледен, по лицу сбегали струйки пота.
— Я пришел из Номвы. — Он дрожал. — Ахимелех мертв! Он мертв, и весь дом отца его, и все священники в Номве.
Ионафан вскочил на ноги. — Напали филистимляне?
— Нет, господин мой. Он опустил лицо к земле и не поднимал головы. — Царь приказал убить Ахимелеха и всю его родню. А потом — всех священников Господних.
— Нет! — Ионафана затрясло. — Не может быть. Нет! Саул не мог! Авенир не пошел бы на это! Никто не посмел бы так согрешить против Господа!
— Это не Авенир и не его люди, господин мой. Они отказались исполнить приказ царя, но вызвался Доик. Он убил восемьдесят пять мужей, в священнических одеждах! А потом предал мечу всю родню священников — даже женщин, отроков, детей. Даже грудных младенцев, и волов, и ослов, и овец. Все дышащее в Номве — он умертвил!
Ионафан зарыдал, разорвал одежды. Он пал на колени, бил себя по бедрам. Гнев и отчаяние переполняли его. Доик, этот негодяй, навлек позор на народ Божий! Кто кроме Идумеянина посмел бы поднять меч на священников и их семьи? Кто другой подчинился бы безумному царскому приказу и сотворил бы такое зло?
Его отец всю жизнь будет жалеть об этом. Это будет мучить его больше, чем потеря престола, потеря венца. Это будет преследовать его до последнего вздоха.
Терзаясь стыдом из–за отцовского повеления, Ионафан воздел руки к небу. — Да обратит Господь лицо свое против Доика! Да исчезнет сама память о нем с лица земли! Пусть дети его останутся сиротами, а жена вдовой! Да прервется его род, и изгладятся их имена в поколениях!
Даже когда из горла рвались проклятия, Ионафан не мог отделаться от мысли: как же любить царя, как служить царю, который повелел совершить такое злодеяние? Как я могу почитать этого человека? Я стыжусь, что кровь его течет в моих жилах!
Закон разбивал ему сердце, выжигал душу. Закон велел почитать, он не говорил, что отец должен быть достоин почтения.
— Боже!!!
Как теперь надеяться на милость? Как надеяться на прощение царю, который убивает священников? На что надеяться его народу?
Царь Саул возвратился в Гиву под покровом ночи и на следующее утро приступил к своим обычным обязанностям.
Авенир казался постаревшим на много лет. — Теперь народ боится Саула. Они боятся его больше, чем любят Давида.
— Господа надо бояться. — Ионафан отвернулся. Он не мог смотреть на отца. Пока не мог.
Он уединился. Читал Закон, и, когда уже не сумел разомкнуть глаз, заснул со свитком в руке.
Соглядатаи донесли, что Давид скрывается в огромной, хорошо защищенной пещере Одолламской. Туда пришли к нему его братья и вся отцовская родня. Присоединились и другие, слышавшие о том, что сделал Саул со священниками из Номвы и их семьями. К Давиду стекались должники, недовольные, разбойники, мародеры. Примкнуло к нему даже целое колено — колено Гадово.
Ионафан непрестанно молился, чтобы Давид устоял в вере в Бога и во всех обстоятельствах поступал правильно, что бы ни творил Саул и что бы ни советовали ему его сподвижники.
Укрепи Давида силой Твоей, Господь. Как иначе он удержит этих людей, чтобы им не сделаться хуже филистимлян? Боже, пусть это время будет для него школой веры. Дай ему мудрость и мужество выстоять! Что бы ни делал мой отец, помоги Давиду остаться верным и блюсти Твой совершенный Закон! Господь, не дай ему согрешить против Тебя!
Саул свирепствовал. — Мои враги умножаются с каждым днем!
Когда к Давиду бежало несколько вениамитян, страх Саула усилился. Каждое утро он вызывал Ионафана к себе и не спускал с него глаз. Неужели его предадут свои же?
— Ты ведь не оставишь меня? Ты — мой сын, наследник престола. Ты и Авенир — единственные, кому я могу доверять!
Ионафану было его жаль.
Мелхисуа и Аминадав, теперь уже сами воины, находились рядом с царем. Хоть и приходились они ему родными братьями, у него не было с ними той истинной душевной близости, какую он испытывал с Давидом. Они видели в Боге своего врага и страшились Его суда. Он пытался пробудить в них интерес к Закону, но им всегда было «не до этого». Они стремились на поле брани — прославить Саула и прославиться самим. И, подобно отцу, не понимали истины: победа приходит от Господа!
А мать лежала на смертном одре умирающая, снедаемая стыдом. Она не хотела больше жить и никого не пускала к себе — одного только Ионафана.