У меня нет выхода, и я делаю последний шаг, с трудом преодолевая последнюю ступень, становясь прямо перед ним, чувствуя, как беспощадный взгляд бродит по ткани, будто видит, что под ней. Словно касается кожи, оставляя на ней горящие отметины своими когтями. Острыми и безжалостными.
Молчит и тянет меня за собой, резко развернувшись к дверям храма, что чернотой стен, будто смеясь, подчеркивает мой траур — по потерянной свободе, по семье и собственной доле, что болью все же срывается с ресниц, слезой скатываясь до подбородка.
Прощай, Альба Тарн. Здравствуй, царица для Ворона.
Глава 2
И именно в этот момент мне начинает казаться, что время потеряло точку опоры и падает, заставляя мои колени дрогнуть.
Моя рука в кружевной перчатке до локтя лежит в его ладони, и я чувствую, как горит от этого ткань, угрожая вспыхнуть на мне и озарить темный зал, освещенный лишь россыпью свечей у огромных статуй богов.
Будто в насмешку, он торжественно привел меня в храм, когда уже по лицу, суровому и каменному, можно было понять — ему плевать на богов. Плевать на заветы и права. У него есть своя правда, которую мне еще только предстоит узнать и прочувствовать на собственной шкуре.
У алтаря, укрытого цветами, исключительно белыми и черными, он останавливается и расправляет плечи, поднимая взгляд на дряхлого монаха, который покорно кланяется, демонстрируя лысую макушку.
Сжав в пальцах старую книжку с желтыми от возраста страницами, служитель храма взглядом ищет строчки молитвы, написанные для мужа и жены, желающих прожить долгую, сладкую вечность вместе.
Но мы не такие. Эта история не про нас.
Стоило этой мысли оформиться в моей голове, как ОН повернулся, подхватывая плетью повисшую ладонь в воздухе, и развернул к себе, делая шаг навстречу.
Слишком близко.
До тошноты страшно, до ужаса угнетающе. Но я стою на месте, не смея поднять глаз и взглянуть в лицо своему кошмару, своему господину и, как только монах закончит молитву, — мужу.
Муж. Супруг. Тот, что должен стать половиной моей души, сейчас чужими глазами пронизывает меня насквозь, так и не став родным, но слова священника уже разносятся под потолком, эхом отражаясь от стен, добивая меня повторами.
— …и славными детьми богов нарекаетесь, обиды на прошлую жизнь не тая и новую приветствуя в своем доме! И новая звезда зажжется на небе, как свет любви… кх…кх-кхе, — закашлявшись, запнулся старик, поняв, что это лишнее. — Как луч покоя и поддержки, пришедший с первым солнцем по весне! Связываю и принимаю!
Не дожидаясь реакции, захлопывает свой молитвенник и, подняв в воздух крупинки пыли, удаляется, исчезая за тяжелыми портьерами, оставляя нас один на один.
Дыхание замерзшими осколками застревает в горле, а внутри все сжимается до тянущей боли и кипящей тревоги. Я наблюдаю, как кончиками когтей он поддевает край вуали и медленно, испытывая меня на прочность, поднимает ее.
Секунды стучат вместе с сердцем, напускное спокойствие кусками падает к ногам вместе со всей кровью, что разом хлынула вниз.
Не смотри на меня. Не дыши со мной.
— Боишься? — Спрашивает, но ответа не ждет, только рывком отбрасывает ткань назад и я, кажется, бледнею еще сильнее. — И правильно. Тебе нужно боятся, царица.
Пальцами ловит мой подбородок и задирает его вверх, вынуждая меня потянуться вперед, чтобы не рухнуть от неожиданности. Чувствую, как взгляд скользит по моим ресницам, по родинке на щеке и скатывается к губам, сбивая мое дыхание окончательно.
Так смотрят хищники на свою добычу.
Я видела лишь однажды, как дикая лесная кошка напала на людей. Чудом сбежав, я еще долго в кошмарах видела ее взгляд, и теперь меня вновь вернуло к тем ощущениям бешеного импульса, приказывающего тебе бежать.
Склонившись с высоты своего роста, он приблизился ко мне на расстояние вдоха, и я вздохнула, приоткрывая рот. Моя ошибка. Мой провал.
Обожгло будто огнем, и поцелуй, что должен был стать сладким, с привкусом нежности, оказался голодным и соленым от моих слез, градом покатившихся по щекам. Это больно. Кусает, втягивает мои губы до крови, и я чувствую, что ладонями уперлась в крепкие плечи, пытаясь отодвинуть Ворона, избавиться от его прикосновений.
Но тщетно.
Он останавливается, лишь когда утоляет свой голод, животный и дикий, и отпускает меня, ловко выскальзывая пальцами из моих волос, с ядовитой улыбкой глядя прямо в лицо:
— Ты вкуснее, чем я думал, Тарн. Слезы твои слаще хмеля, — бьет словами словно пощечинами, и я прижимаю пальцы к пульсирующим губам и от стыда горящим щекам. — Отметим же этот великий день! У Ворона появилась супруга, пара, не так ли?