Шах обрадовался, вознесся головой превыше небес, его тщеславие раздулось, но дела Ширвана пришли в расстройство. Вельможи, мужи совета, околдованные царевной, влюбленные в пери, думали не о государстве, а только о Зульхумар. Они перестали следить за тем, чтобы налоги, подати, поборы, откупа в назначенный срок поступали в казну. Ремесленники и земледельцы вздохнули с облегчением, ибо реже их навещали мздоимные чиновники, а Карахан забеспокоился. Не любил он вникать в дела государства, а пришлось. Шах поделился своей тревогой с дочерью, ибо видел, что она разумна, а все придворные обезумели.
Тогда Зульхумар сказала:
— Шах-отец, прикажите доставить в мои покои шелк и нитки, я развею вашу тревогу.
Так стала царевна торговать колпаками. Опа продавала их, с помощью служанок, по сто в день, и каждый день приносил ей по пятьдесят тысяч золотых монет. Никогда еще столько золота не текло в шахскую казну!
Карахан развеселился, ибо одних шахов веселит бранное поле, а других — богатая казна. Вино показалось ему еще слаще, еще заманчивей — охотничьи забавы, он зажил, наслаждаясь непрестанным, шумным бездельем, и длилось оно, безмятежное, до того дня, когда в Ширван прибыл Гор-оглы.
Шах восседал в саду на ковре: Карахан был тучен, и тесным казался ему стоявший рядом престол из слоновой кости. Молодой виночерпий наливал из кувшина в шахскую чашу густое красное вино. Топот коней разбудил задремавшие дорожки сада. Прискакали знатные всадники, спешились, пали ниц перед владыкой и доложили ему, охваченные завистью и обидой, о том, что случилось на колпачном базаре.
Карахан осушил чашу, подставил ее виночерпию, чтобы тот налил еще, осушил и вторую чашу, вытер толстые губы шелковым платком и спокойно проговорил:
— Этот юнец вместе с царевной направляется к нам, не так ли? Чего же, глупые, волнуетесь вы без причины? Разве убежал безвестный чужак с шахской дочерью? Поглядим на него, позабавимся, а там видно будет, ибо он в нашей власти. А пока, на всякий случай, позовите сюда сто палачей и тысячу воинов.
Явились, покрытые железом, десять сотен верховых меченосцев, в руках у них плети, окружили сад со всех сторон. Пришли пешими сто палачей с топорами, выстроились у престола. Прискакал и Гор-оглы с царевной в седле. Он спешился у ворот дворца. Держа в правой руке повод Гырата, в левой руке — руку Зульхумар, он предстал перед шахом Ширвана. Богатырь из Чамбиля и пери из Города Тьмы склонились до земли. Начала речь Зульхумар:
— Шах-отец, перед вами тот, кого я полюбила, перед вами тот, кто предназначен мне судьбой, ибо он принес, единственный из людей, золотое колечко с моим изображением. Благословите нас, чтобы я и Гор-оглы, богатырь из Чамбиля, стали неразлучными, как душа и тело.
Карахан посмотрел па юношу, увидел его стать и силу, прочел в его глазах отвагу и простодушие, подумал: «А жених-то, кажется, неплох!» — и спросил:
— Кто ты, джигит? Каково твое ханство, город Чамбиль? Сам ли ты хан, или сын хана, или родич хана, или слуга хана?
— Нет у нас в Чамбиле ни ханов, ни шахов, ни хозяев, ни слуг, — сказал Гор-оглы. — Наш Чамбиль — город равных, город справедливости. И родство с тобой хочу я вступить не потому, что ты шах, а потому, что ты отец Зульхумар, которую полюбил я больше жизни. Если говорить о моем отце, о Равшане, то был он маслобоем, если же говорить обо мне, то я защитник той земли, которую возделываю своими руками.
Глаза шаха налились кровыо, и крови возжаждали топоры палачей, приблизившихся к Гор-оглы. Но шах не торопился: ведь юноша был в его власти, а новая забава — была не хуже, чем облава на дичь. Карахан спросил снова:
— Как же так, джигит, разве люди могут быть равными? Посмотри на землю: разве горы не похожи на седоголовых вельмож, мужей совета? Разве не склоняются покорно, как пахари, к подножию гор поля и сады? Разве темные лощины, как рабы, не пребывают внизу? Ничтожные слова ты сказал, Гор-оглы. Нет равенства в мире. Подумай, скажи нам другие слова.
— На земле — ты прав, Карахан, — есть высоты и низины. Человек может быть хозяином высот и низин, но человек не должен быть хозяином человека. Вот мои настоящие слова, других я не знаю.
Гор-оглы говорил, глядя шаху в глаза, и в глазах шаха зажглась ненависть. Он приказал палачам: