Но поди, убеди влюбленную девицу?
Наталья приняла решение переговорить с царевичем, а уж как это было сложно…
Что для этого надо сделать?
Для начала — смириться. Потом сообщить, что она все-таки была влюблена в кахетинского царевича, и настаивать на встрече с ним, чтобы объяснить свою жестокость, — не она это! Ее заставляют!
И не завтра ж ее замуж выдавать будут? Траур по царице самое малое год должен продолжаться!
А вот потом, когда ее чуть выпустят из поля зрения — тогда и ударить!
Передать записку царевичу, объясниться и сбежать с ним!
А потом все будет просто чудесно.
Они поженятся, бросятся в ноги царю, тот растрогается и обязательно простит их. А как же иначе?
Нет, если бы Наталья подумала здраво, она бы и сама поняла всю безнадежность своей затеи… Но слишком многое тут соединилось! Любовный угар! Ненавистное теперь замужество! Попытка давления со стороны Матвеевых.
И женщина, будучи сильной и решительной, начала сопротивляться. Да по-глупому. Но ведь и жизненного опыта у Натальи было не так много. Не тот возраст, не тот образ жизни.
Были расчетливость, решительность, ум, характер… но когда женщина влюбляется — все это попадает на службу к сердцу… а в данном органе мозг обнаружен не был. Глупое оно…
Так что план был разработан, и Наталья начала претворять его в жизнь.
Впрочем, для начала седмицу пришлось посидеть на хлебе и воде. Для убедительности.
В жизни б ее опекуны не поверили, что она так легко сдалась. Поняли бы, что она что-то задумала, — и вот тогда попалась бы Наташа, как птица в силки.
А так…
Наталья мужественно жевала черный хлеб, пила воду и надеялась, что голод ее красоты не попортит. Впрочем, царевич все равно уехал в свое Дьяково, так что планы предстояло осуществлять по его возвращении, а покамест узнавать подробнее. Где, что, как, куда он ходит, чем занимается…
Вряд ли судьба будет так любезна, что вновь приведет ее возлюбленного в ненавистный ему дом Матвеева.
Алексей же, уехав в свое обожаемое Дьяково, о Наталье и не вспоминал. Больше его раздражало то, что отец повадился вызывать его в Москву чуть ли не каждую неделю, отрывая от важных дел. И ведь не откажешься! И не отболтаешься, и просто в болото отца не пошлешь!
Сыновняя непочтительность — штука такая, нехорошая, никогда не узнаешь, кто, как и когда ей воспользуется. А при том гадюшнике в Кремле, который называется Боярской думой…
Единственное, чего не мог понять Алексей, — это когда они думают.
Орут — да! Склочничают, заслугами считаются, ладно бы своими, а то еще и всех предков, родовитостью, богатствами… и?!
Польза-то где от этой говорильни?
Конечно, ежели внимательно слушать да примечать, можно выделить, кто с кем, кто кого поддержит, кто из кожи вылезет, чтобы противника утопить, но… сил нет все это слушать!
Хорошо хоть Софья, которой он все эти заседания пересказывал в лицах, потом все перетолковывала на свой лад. Но будь воля Алексея — разогнал бы он всех этих негодяев к такой-то матери… А нельзя.
Пока никак нельзя.
Стрельцы ненадежны, у бояр свои полки есть, опять же иноземцы пес их знает кого поддержат — один Медный бунт вспомнить! Что-то тогда войско царю на помощь не помчалось, теряя по дороге лапти! Пока собрались да пока договорились — их шесть раз убить могли!
Ну ничего, погодите, умники боярские, на каждую хитрую морду найдется свой кирпич… Вы у меня научитесь с вечера сапоги чистить, а утром надевать на свежую голову. Что это значит, Алексей не знал, но Софья так часто приговаривала, со злостью глядя на какую-нибудь бумажку. И ведь помогало…
Так что царевич был готов каждому боярину свежевычищенные сапоги на макушку натянуть. Лично!
Вот езди, сиди рядом с отцом на этих заседаниях, еще и речи о его женитьбе заводят, невест потихоньку подсовывать начинают…
Сталина на них нету.
Кто это — Софья объяснять отказывалась, но пару раз упомянула, что данный человек правителем был и с казнокрадством и разгильдяйством боролся радикально — направляя таких товарищей или лес валить или к Богу на отчет.
Алексей одобрил. Так вот. И даже сам готов был на те же меры.
Отца Алексей любил, но отчетливо видел его одиночество. Тоску, неприкаянность, душевную неустроенность…
Да-да. Мечтал мужчина о друге, на которого можно было положиться в трудную минуту, а судьба такового не дала. То Морозов, то Никон, теперь вот Матвеев… а опереться не на кого, и чувствует это отец, и понимает, что вокруг трясина, и сделать ничего не может.